Дэвид Геммел - Черная Луна

— Потому что оба вы будете сражаться с даротами. Не задавайте вопросов. Ответы слишком очевидны.

— Это верно, Карис, — согласился Вент. Потом круто повернулся к Озобару и ровно, холодно проговорил:

— Храбрый ты человек, толстяк, — этого у тебя не отнимешь. И поскольку ты сделал важное открытие, я не убью тебя за непомерную дерзость.

— Ах, как мило! — огрызнулся Озобар.

Воины вышли из зала. Тогда Карис встала, и герцог Альбрек с радостью увидел в ее глазах прежний блеск.

— Мы можем заманить даротов к самому подходящему для нас выходу, — сказала она. — Нам нужно отправить под землю воинов. Они ввяжутся в бой с даротами, потом отступят. Дароты погонятся за ними. Если наши люди сумеют отступать с боем, а не просто бежать, мы успеем собрать наверху баллисты, арбалетчиков и катапульты. Главная трудность — как помешать даротам вызнать наши планы. Если наши люди будут отступать к заранее намеченному выходу, дароты могут заподозрить неладное.

— Понимаю, — сказал герцог. — Если тем, кто будет драться под землей, рассказать о нашем плане, враги прочтут их мысли. Если же мы им не скажем, какой дорогой отступать, то как тогда заманить даротов в ловушку?

— Что же ты тогда предлагаешь, Карис? — спросил маленький советник.

— Пока не знаю, Пурис, но я что-нибудь придумаю. Уж будь уверен.

Налив вина в кубок, Неклен потягивал густой ароматный напиток. Вино было тонкого вкуса и букета, но ветерану было сейчас не до этих достоинств. В левой культе пульсировала боль, и Неклену казалось, что все пятьдесят семь прожитых лет легли ему на плечи невыносимо тяжким грузом. Обычно он избегал зеркал, но сейчас, укрепив дух вином, он сел перед овальным зеркалом на туалетном столике и мрачно уставился на свое отражение. Борода у него совсем поседела — почти не осталось черных волос, лицо, продубленное ветром и солнцем, сплошь покрыли морщины. И только глаза оставались прежними — живыми, ясными, бодрыми.

Никто точно не знал, сколько Неклену лет. Он всегда скрывал свой возраст, поскольку мало кто из капитанов стал бы нанимать на службу солдата, разменявшего шестой десяток.» Ненавижу старость, — подумал Неклен. — Ненавижу боль в суставах, которая приходит с зимним ветром и снегом «. И однако больше всего Неклен ненавидел пропасть, которую его преклонные годы создали между ним и Карис. Он до сих пор, словно это было вчера, ясно помнил тот день четыре года назад, когда понял вдруг — к величайшему своему изумлению, — что любит ее. Случилось это после победы на Борианском перевале. Карис тогда отошла в сторону и села у небольшого водопада. Она так и сидела там, на поросшем нарциссами холмике, когда Неклен принес ей из лагеря ужин — и обнаружил, что Карис плачет.

— Обычно слезы проливает тот, кто проиграл битву, — негромко заметил Неклен, садясь рядом с ней. Черные волосы Карис были туго стянуты на затылке в конский хвост. Она дернула тесемку и сердито помотала головой. И в этот самый миг, когда ее волосы плеснули на вольном ветру, когда в ее глазах еще блестели слезы, Неклен во второй раз в жизни влюбился без памяти.

Карис вытерла глаза.

— Вот глупая баба, — пробормотала она. — Я же была уверена, что они сдадутся. Мы окружили их, превосходили числом — казалось бы, как еще им поступить? Но нет, они предпочли драться до смерти. И за что? За какую-то деревушку, которая будет здесь стоять и тогда, когда все мы обратимся в прах.

— Да, — признал Неклен, — то были храбрецы.

— То были дураки! И мы — дураки! А впрочем, война и есть игра для дураков.

— И ты отменно играешь в нее, принцесса. Карис обожгла его взглядом.

— Мне не нравится это прозвище.

— Извини. — Неклен покраснел. — Я не вспоминал его много лет. Именно так когда-то я называл свою дочь.

Тут он солгал:» принцессой» Неклен нежно называл свою жену Софайн.

— Где она теперь? — спросила Карис.

— Мертва. Дочь и жена отправились погостить у родственников жены, на островах. Корабль попал в бурю, и их обеих смыло волной за борт.

— Мне очень жаль, Неклен, правда, жаль. Ты сильно их любил?

— Занятно, но я полюбил их еще сильнее, когда они погибли. Никто не ценит любви, пока ее не потеряет.

— Сколько лет было твоей дочери?

— Пять. Черноволосая, как ты. Сейчас она могла бы быть твоей ровесницей — молодая, полная жизни. Наверно, вышла бы замуж за какого-нибудь крестьянина.

— А ты был бы почтенным дедушкой и нянчил на коленях внуков.

Неклен невольно хихикнул, представив эту картину.

— Мне надо искупаться, — сказала Карис. Поднявшись, она стянула сапоги, штаны, тунику и, нагая, прыгнула в озеро, плескавшееся под водопадом. В этот миг Неклен, как никогда, ощутил себя стариком.

От невеселых размышлений его оторвал скрип открывшейся двери. Карис вошла в гостиную и села напротив старого воина. Неклен, вопреки своему настроению, заставил себя улыбнуться.

— Ты повеселела, принцесса, — заметил он. — Что тебя так приободрило?

— Новый план против даротов, — ответила она. — Надеюсь, что последний.

И рассказала ему о катакомбах, о том, как ложным отступлением заманить даротов к нужному выходу.

— Но если выходов из катакомб семнадцать, дароты могут попросту разделиться и не преследовать наших людей. Или же они прочтут их мысли и поймут, что к чему.

— Именно! — воскликнула Карис. — Эту проблему нами предстоит разрешить. Как нам обвести даротов вокруг пальца?

— Ну, прежде всего — так ли это необходимо? В темноте, в хаосе боя дароты, быть может, не сумеют прочесть наши мысли.

Карис покачала головой.

— Мы не можем на это полагаться. — Подойдя к столу, она разложила на нем карту катакомб. — В Большой Парк выводят целых шесть выходов, но только один из них — на открытое место, где можно поставить все наши баллисты — полукругом напротив выхода. Когда дароты полезут наружу, мы накроем их залпами.

— Вот тебе и вторая трудность, принцесса: дароты ведь не выберутся наружу все сразу. Предположим, вылезут двадцать — баллисты выстрелят, потом их надо будет перезарядить, а тем временем на нас свалятся еще полсотни даротов. Нет, нам нужно сделать так, чтобы наружу выбралось как можно больше даротов — а уж потом стрелять.

— Не торопись решать все сразу, старый конь.

Они проговорили еще час с лишним, обсуждая то одну, то другую идею, и наконец Карис объявила перерыв.

— Пойду-ка я посплю, — сказала она. Неклен встал и хотел было уйти, но Карис вскинула руку.

— Подожди немного, друг мой, — сказала она.

— Что еще тебя тревожит? — спросил Неклен.

— Пустяк, — грустно улыбнулась она, — по крайней мере с точки зрения других. Ты как-то рассказывал мне о своей жене. Ты любил ее?