Ольга Шумилова - Игра в зеркала

— Я отослала ему материалы дела, — я побарабанила пальцами по столу. — Означает ли это, что дело мы сдаем полностью?

— Вы правильно поняли.

— А поиск источника нападений?

— И это тоже. Тем более, что теперь эта проблема носит исключительно умозрительный интерес. У вас будет более чем достаточно работы с другими операциями. Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить…

Внезапный звонок заставил его досадливо поморщиться, но вызов исходил от его личного переговорника, к которому мало кто имел доступ. Включив прием, Эрро несколько секунд напряженно слушал собеседника, бросил одно-единственное «Да» и резко встал.

— Подождите здесь.

— Хорошо, — я проследила взглядом, как он исчез в одной из смежных комнат, вышел оттуда уже с темным плоским футляром и направился в приемную. Мягко прошуршала закрываемая автоматически дверь.

Уныло подумалось, что пятиминутная отсрочка меня не спасет. Не успев вынырнуть из одного кошмарного дела, я окажусь немедленно втянута в следующее. И забери меня Бездна, если это не светит очередной длительной (на этот раз действительно длительной) командировкой.

Минуты шли, а Эрро все не появлялся. Я задумалась. Никогда раньше я не оставалась в этом кабинете в одиночестве. А ведь где-то…

Внезапно мне пришло в голову, что в этом помещении единственном камеры слежения отключаются на время рабочего дня. А Эрро все же слишком недолго здесь работает, чтобы ради десятиминутного отсутствия включать их вновь…

Я мягко встала. Прогулялась вдоль стен, не спеша приближаясь к заветной двери. Где-то здесь у Командора были сейфы для служебного пользования. В мозгу вспыхнуло одно слово: «Информация». Дальше меня уже вел инстинкт существа, слишком хорошо знающего ценность того, что за этим словом скрывалось. И какая разница, что это будет, если (о, пусть это будет не пустышка!) когда-нибудь это сможет превратиться в оружие.

Замок на двери поддался без труда, да и был он лишь формальностью. Замки самих сейфов — вот где стояла первоклассная защита. Секунду поколебавшись, я направилась к тому, из которого, видимо, Командор доставал тот темный футляр. Я ненавидела работать с металлом, но «память» он имел долгую, да и дело того стоило.

Кончики пальцев коснулись замка. Тоненький лучик сознания пробежал по истлевающим на глазах нитям прошлых событий, заставляя металл вспомнить. И скользнуть по этим нитям назад, в то, что было несколько минут назад. Молекулы пришли в движение, не смотря на то, что электроника была мертва.

Руки скользнули в перчатки и потянули дверцу. Она была открыта.

Я окинула быстрым взглядом содержимое сейфа, решая, чем заняться в первую очередь, и… Они лежали в самом дальнем углу. Плотная стопка считывателей, покрытых тонким слоем пыли, несмотря на фильтры. Махнув рукой на россыпь малопонятных предметов, я потянулась к ним.

Первый, второй, третий… Старые дела, разные отделы, многие — сто-, двухсотлетней давности. Я бегло просматривала их по диагонали и, хотя не понимала их значения в контексте такой секретности, старательно запоминала.

Минуту спустя стало понятно, что стопка выложена в хронологическом порядке. Ближе к концу начали попадаться засекреченные личные дела, в основном — принадлежащие основателям Корпуса. Их я пропускала, — все равно от копания в грязном белье настолько давно почивших деятелей не было толку. Поэтому, взяв в руки очередной считыватель, я уже хотела сделать тоже самое, как взгляд упал на имя.

Потом на голографию.

Оправдать меня и тот непростительный ступор, в который я впала, в тот момент могло лишь то, что этот документ я никак не ожидала встретить в куче старого хлама, в отнюдь не неприступном сейфе командорского офиса.

Дурак. Молодой беспечный дурак!

Следовало схватить этот считыватель и бежать, но тонкая иголочка предчувствия неожиданно кольнула висок. И инстинкт самосохранения сработал раньше, заставляя руки запихнуть документ обратно, вернуть на место пыль, а следом — и дверцу сейфа с ее запорами. Захлопнуть дверь, перебежать комнату и усесться в кресло как раз вовремя, чтобы чуть опередить входящего Командора.

Сидеть, делать вид, что слушаешь, и даже что-то отвечать, когда перед глазами стоит одно.

Старый считыватель. Слова: «Личное дело». Имя: «Вира «Сияющая» Нейн, (полн. Ки-мив, ира, гнездо Шал'е'не'йен'не)».

И голография, с которой смотрели мои глаза.

Отражение девятнадцатое

В ровных строчках текста на экране так легко спрятать целую жизнь. Еще легче — достать, расправить, препарировать и рассмотреть под микроскопом.

В моих руках не было этого экрана, но и сейчас, сидя в собственной каюте много часов спустя, я видела линейно-невозмутимые строки, в которых на этот раз была спрятана моя собственная жизнь.

Но чтобы вспомнить, мне не нужен микроскоп. Моя жизнь вписана в полотно мира огромными буквами цвета крови, которые можно сложить в слова и сейчас.

Я, Ки-мив, ира, риалта из Гнезда Шал'е'не'йен'не, была приговорена к изгнанию за восемь сезонов до церемонии Взросления. Двумя сезонами позднее — соткала свой первый заменитель Сети. Из странно-статичных существ, на которых Гнезда никогда не обращали особого внимания, он сам вышел статично-неправильным. Существа мыслили и жили по диким, непонятным законам, который измученный непрекращающейся борьбой с собственной природой мозг никак не мог понять.

Но… На дальней заставе, далеко за границей Зоны Отчуждения было слишком много странных созданий, чтобы обращать на меня какое-то особое внимание. И я осталась. Мозгу недоставало зрелой стабильности, а сублимация Сети все время наполняла его отголосками чужеродных сознаний.

И он начал изменяться. Закостеневать, терять гибкость и легкость. Сознание риалты струится подобно потоку воздуха, изменчивое, легкое, всепроникающее… Я же через двенадцать лет стала калекой, неспособным даже заговорить с камнем. Еще через двадцать разум застыл окончательно, уже мало чем отличаясь от тех сознаний, которые заполняли мою Сеть. Я была не просто калекой. Я была почти что мертва. И даже если бы закон об изгнании исчез, я не смогла бы вернуться за Вуаль. Сеть не приняла бы мой разум, и до сих пор не знаю, смогла бы тогда я даже заговорить с другими риалтэ.

Сейчас — нет. Уже много лет — нет.

А тогда… В тот самый день, когда ко мне пришло осознание, что дороги назад не будет никогда, я запретила себе оглядываться назад, как делала все эти годы. Я посмотрела вперед и увидела там единственное, чем занималась всю сознательную жизнь. Корабли. У этих кораблей не было жизни, но они летали.