Андре Нортон - Призрачный город

Все более и более задавалась она теперь мыслью о том, как сложится жизнь ее с человеком, который даже не разговаривает с ней. И предупреждение, высказанное им в брачную ночь, — тогда она с облегчением восприняла его — теперь оборачивалось другой стороной. У нее не было даже служанки, ведь Хилле отказался взять для этого женщину из Верхней Долины и сказал, что в Квейсе с прислугой проблем у нее не будет, а служанка из родных мест постоянно будет будить в ней тоску по дому.

Предоставленная самой себе, Исмей много размышляла. Зачем Хилле женился на ней? Не ради же нескольких кусков необработанного янтаря… При своем богатстве он не нуждался в этих жалких крохах. Не могла она найти ответа, мучилась и гадала, а неизвестность порождает страх.

Не принадлежал Хилле и к тем, у кого нет щита и кто стремится породниться со знатной семьей. Что еще, кроме имени, могла предложить ему Исмей? Он сам дал ей понять, что не ради тела взял ее в жены.

Теперь тропа тянулась через лес. Резкий ветер не хлестал более в лицо, но и лес нисколько не радовал глаз. Из-за повозки им приходилось петлять между древних высоких деревьев, могучие стволы их были покрыты наростами лишайников — зеленых, белых, ржаво-рыжих и просто красных, как кровь. Исмей они не нравились. Опавшие листья за столетия смешались в бурую массу, издававшую неприятный запах под копытами коней.

Целый день ехали они по лесу, лишь изредка останавливаясь, чтобы перекусить и отдохнуть, дать отдышаться лошадям. Хилле не торопил караван, он упорно и размеренно подвигался вперед. Тишина в лесу невольно заставляла насторожиться. Говорили теперь немного, и случалось, вымолвив слово, спутники ее невольно оглядывались по сторонам, словно опасаясь, что его услышит кто-то, затаившийся неподалеку.

Деревья стали редеть, дорога пошла в гору. Ночь они провели в горах. Следующие дни были однообразны настолько, что Исмей потеряла им счет.

Дорога в горах оказалась нелегкой. Тем не менее Хилле находил время по ночам удаляться из лагеря с металлической трубкой под мышкой; через нее он одним глазом смотрел на звезды. И велел теперь поторопиться, так как близится непогода.

Он не ошибся. Снежные хлопья начали падать еще до рассвета. Путники, не мешкая, поднялись и выступили в темноте. К радости людей, склон понижался, хотя Хилле все же подгонял их.

Из-за обилия поворотов Исмей уже и не представляла, куда они держат путь. Но еще задолго до полудня ветер донес к ним новый запах. Воин, которому назначено было сопровождать госпожу (сам Хилле ехал рядом с повозкой), сказал:

— Подуло с моря.

Они вступили в глубокую ложбину меж двух гребней, прямую, словно древняя дорога. Здесь ветра не было, только снег ложился потолще.

Вдруг дорога повернула, правый гребень крутым откосом ушел вниз, оставив путников на скале. Вокруг поблескивали кристаллы соли, внизу тяжело били о скалы волны. Возле дороги высились три громадных, высеченных из камня трона — несомненно, творение чьих-то рук, а не прихоть природы. Мягкие снежные подушки на сиденьях смягчали жесткую суровость удивительных кресел.

Тоже работа Древних, подумала Исмей. Конечно же, это была дорога.

Дорога вновь повернула, теперь уже от моря. Впереди скалой среди прочих утесов громоздилась крепость. Рядом с массивными стенами и башнями твердыня властелина любой Долины показалась бы крошечной.

Из снежной пелены появился Хилле. Рукоятью кнута он показал на гигантскую крепость:

— Вот и Квейс, моя госпожа.

С внезапным испугом Исмей поняла, что домом ее отныне будет один из уцелевших оплотов Древних. И вопреки природе, верованиям, чувствам своего народа вынуждена она жить в чуждой ей оболочке. Но пути назад не было. Она постаралась скрыть свои чувства.

— Очень уж велика ваша твердыня, господин мой.

— И не только размерами, госпожа моя, — внимательно вглядывался он в ее лицо, столь же внимательно, как и при первой встрече, и было видно, что испуг доставил бы ему удовольствие. Да только Исмей не желала радовать его. Тогда он сказал:

— Одна из тех старинных крепостей, что построили Древние. Время пощадило этот замок, не то, что другие. В нем уютно, удобно жить, увидите сами. Ха… домой!

Усталые кони перешли на рысь. Через громадные мрачные ворота они въехали на огромный, окруженный стенами двор, по углам которого высились четыре башни.

Две из них были округлыми, та, в которой были сделаны ворота, — квадратной. Ничего подобного странным острым граням четвертой башни она не видывала.

В узких окнах кое-где светились огоньки, навстречу им никто не вышел. Обеспокоенная и окоченевшая, Исмей спустилась с седла в протянутые руки Хилле и под его присмотром проковыляла к двери в подножии ближайшей круглой башни. Остальные разошлись по двору в разные стороны.

За дверью оказалось тепло, в очаге пылал огонь.

К удивлению Исмей, пол был устлан не толстым слоем тростника и сухой травы, а меховыми коврами, сшитыми вместе, — темная шкура со светлой, так что получался причудливый узор.

Меховые дорожки разбегались по полу, главная из них вела к спасительному островку тепла у очага, где стояли два высоких кресла с цветными подушками и с пологами от сквозняков. Рядом стоял стол, уставленный блюдами и бутылями. Хилле подвел Исмей к очагу, она расстегнула плащ и, блаженно жмурясь, протянула руки к теплу.

Внезапный мелодичный звон заставил ее вздрогнуть. Она обернулась. Хилле дергал за язычок колокольчик, стоявший в резной изогнутой подставке на столе. На винтовой лестнице, завивавшейся в центре башни, появилась фигура.

Исмей не видела, кто спускался и идет к очагу, а когда увидела, то прикусила губу, чтобы смолчать.

Это создание ростом по плечо Исмей оказалось той самой Нинкве, которая бормотала ей свои пророчества в шатре, где решилась ее судьба. Только теперь на пророчице было не причудливо расшитое платье, а меховая безрукавка поверх рубахи и ржаво-бурая юбка. Голову тесно облегала шапочка, застегнутая брошью под подбородком. Не на пророчицу, на уличную побирушку походила она.

— Приветствую господина и госпожу, — прозвенел мягкий голос, так не вязавшийся с непристойной тушей. — Доброй удачей вы успели домой к началу первой метели.

Хилле кивнул, а потом обратился к Исмей.

— Нинкве будет прислуживать вам, госпожа. Она весьма предана мне. — Странно прозвучала в ее ушах последняя фраза, но она думала теперь лишь о том, что Хилле бросает ее с этой отвратительной жабой.

Гордости в Исмей уже поубавилось, и она было потянулась к его руке, чтобы обратиться с просьбой, но вовремя остановилась. Он был уже у двери, когда она вновь обрела голос.