Сергей Болотников - Город призраков

— Курьеры... — сказал Дивер, — вон как навострились!

— Собственно говоря, — произнес Сергеев, — нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и попробуем тут жить.

Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие.

— Это же кладбище! — сказал Севрюк глухо. — Как можно пробовать жить на кладбище?

— Спроси у меня... — произнес Степан Приходских. На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.

На пути домой зашли в продуктовый магазин. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина, обыскали горе-путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие, охрана ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение:

— Ниче, до Исхода хватит.

С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.

8

— ...я сказал! И плевать я хотел на твоего Плащевика!!!

— Что ты сказал? — спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.

Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в подлокотники кресла. Восемь глаз уставились на него с холодным осуждением, к которому примешивалось подозрение и откровенная злость.

— Ты не прав, Кобольд, — мягко и интеллигентно сказал Босх.

— Да как он может быть прав, тварь дрожащая! — бросил Пиночет, что сидел как раз напротив Кобольда и поглядывал на того не обещающим ничего хорошего взглядом.

Босх коротко глянул на Васютко, и тот тут же примолк. Плащевик Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется?

Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он, спрашивается, это заслужил — жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за этим столом?

Комната, в которой велась красноречивая беседа, формой и пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если бы этот предмет увеличили раз в двадцать пять. Потолок был каменный, неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда, и она застаивалась вонючими лужицами. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания, изредка показывая на свет белую тупую морду. От воды в воздух неторопливо вздымались тягучие испарения.

Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что это убогое помещение — всего лишь прихожая, или Преддверие.

— Мне сказали, что это коридор, — сказал Босх, входя, — но я то знаю, что это Чистилище.

— А дальше — ад? — спросил Стрый с дальнего конца стола.

— Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того, какую сторону ты держишь.

Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно поблескивал полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых, отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все остриями к центру стола. Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой лампочки.

— Плащевик — он все знает, — произнес с фанатичной уверенностью Николай. — Видели бы вы его!

— Да видел я! — громко сказал Босх. — Ну и что? Ханурик какой-то в плаще — лица не видать.

Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии. Вороной «сааб» неожиданно подрезал его, вынудив резко тормознуть. От антрацитово-черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, что даже крутой норовом глава битой армии не высказал никакого недовольства. Напротив, он, внутренне содрогаясь, вышел из своего дырявого броневика и на подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь разглядеть что-либо за глухими тонированными стеклами. Тщетно — в полной тьме черное авто казалось порождением самой ночи. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло продуктами сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль — не сон. Фары «сааба» тускло светились.

С тихим, но неприятным, как шелест крыльев летучей мыши, шорохом скользнуло вниз стекло передней правой двери. За ним таилась тьма, из которой выскользнули негромкие слова:

— Ну что же ты, Леша?

— А? — спросил Босх, совершенно растерявшись.

— Ты бежал, оставил всех верных тебе людей умирать. Сбежал, спасая свою драгоценную шкуру. А они ведь погибли, все до единого мертвы.

— Я... нет... — пролепетал испуганно Босх, — они... победят!

За стеклом свистяще вздохнули, словно невидимый собеседник страдал астмой или экземой легких:

— Леша-Леша, ты же прекрасно знаешь, что они не победят, как не победят и сектанты. И ты знал это, отправляя своих людей в битву!

Босх потрясенно отшатнулся, ему одновременно хотелось бежать — и остаться здесь, выслушивая страшные откровения. И это трогательное обращение заставляло его, всесильного Босха, вновь почувствовать себя семилетним мальчиком Лешей Каточкиным, который так боялся чужих людей.

— Ну-ну, — шепнули из «сааба», — не все так плохо. Знаешь, нам нужны люди вроде тебя. Люди без принципов, которые в любом случае уцелеют и спасут самих себя. Поэтому тебе очень повезло, Леша, тебя выбрали для ответственной миссии. И нормальное ее выполнение позволит тебе остаться в живых после Исхода.

— Исхода? — спросил Босх ошеломленно. Позади в ярких дымных взрывах гибли последние его соратники.

— Да, Исхода. Потому что Исход переживут лишь немногие. Избранные. Большая часть их, — за окном что-то шевельнулось, может быть, невидимый собеседник указал в сторону красочной канонады, — не пережила бы.

Босх молчал. Позади небо окрасилось в дымно-оранжевый цвет, свойственный закатам накануне больших потрясений.

— Даже так, Леша... Так как ты — согласен выполнить условие? Это ведь даже не условие, так — условность... Тем более что подобную работу ты и делал последние десять лет!

Босх тряхнул головой, тяжело глянул на черное глянцевое стекло, похожее на нефтяную пленку над речной водой.

— Условие, гришь?! — спросил Босх злобно. — А ты кто такой, чтобы ставить мне условия?! Засел в тачке, как в танке! Выйди, покажи морду свою!

— Ты напрасно хорохоришься, — ответили ему усталым тоном опытного воспитателя капризному пятилетнему ребенку, — проблема ведь очень проста, и выбор твой невелик. Соглашаешься — живешь, нет — до встречи по ту сторону. Но если ты настаиваешь, я покажусь.