Андрей Астахов - Сага о Рорке

Дверь слетела с кожаных петель со второго удара. Яничка и мамка сидели на лавке у окна. Увидев Боживоя, вскрикнули, вскочили, забились в угол.

– Не меня ждешь? – прохрипел князь. – Ведаю, другого тебе потребно.

– Что ты, Боживой! – Яничка не могла оторвать глаз от окровавленных рук Боживоя. – Чего тебе?

– А Саркел твой помер, – Боживой засмеялся. – Зарезал я его.

Яничка зажала рот рукой, чтобы не закричать. Зато мамка Злата завопила, бросилась между Боживоем и своей питомицей, пытаясь закрыть, защитить, спасти, но князь был сильнее. Он отшвырнул Злату в угол, и мамка, ударившись головой о ларь, только охнула и обмякла, раскинув пухлые руки.

– Люблю я тебя, – сказал Боживой. – Навии пришли, съесть меня хотят. Меня съедят, и тебе не жить. Пойдем со мной, – он рванул Яничку за руку, привлек к себе. – Я тебя никому не отдам. Саркел хотел тебя забрать, жизнью за то поплатился…

– Пусти! – Княжна вырвалась, бросилась к двери. – Опоица ты, безумец. Ненавижу тебя…

– Меня боишься, – Боживой шагнул к ней, раскрыл объятия. – Меня боишься, баба неразумная, а не знаешь, что спасти я тебя хочу. Слышишь, как кричат на дворе? Это упыри идут, голодные и злые. От севера пришли навии пустоглазые, погасили солнце, чтобы в темноте сожрать народ мой. А я люблю тебя. Пойдем со мной. Приласкаешь меня, красотой своей оделишь в последний раз…

– Не кричит никто! Это безумие твое кричит, – глаза Янички округлились от ужаса. – Безумен ты, баганы в тебя вселились.

– Безумен? – Боживой засмеялся, погрозил пальцем. – Нет, это ты ума лишилась. Знаем, люб тебе этот упырь. Седой мертвец за тобой идет, чтобы взять тебя. Мое дитя на съедение ему отдашь. Чаю, ты сама ведьма. Ну, так я тебя убью, – Боживой распустил кулак, сложил его петлей. – Не достанешься ты никому, ни мне, ни зверю этому.

– Опомнись, Боживой! Я же твоего ребенка ношу… Люди, помогите!

– А почем я знаю, что он мой? Может, хазарское это дитя, или его… этого.

– Безумец ты! Прочь! Помогите!

– Сначала освобожу тебя…

Боживой двигался быстро, и Яничка, чье сознание помрачил панический ужас, только успела почувствовать, как шелковая петля захватила ее шею. Боживой с наслаждением слушал ее хрип. Глаза ее закатились, дыхание стало частым. Душа кричала от радости. Это было торжество – Боживой торжествовал. Он убивал свою боль, свой ужас, свое отчаяние. Ничего не получит зверь, ничего! Руины и смерть, смерть и руины, пепел и прах!

Глухое рычание заставило Боживоя вздрогнуть.

Петля ослабла, руки князя задрожали. Медленно он повернулся на каблуках к окну.

Мерзкое чудовище смотрело на него из окна. Черная волчья морда, вся перемазанная свежей кровью, скалила острые белые клыки, янтарные глаза горели неумолимой злобой. Голова чудовища прошла в окно, затем показались человеческие руки, шея, туловище. А вот и весь волкодлак уже в горнице и смотрит на Боживоя, хищно клацая зубами, и нестерпимым зловонием полно его горячее дыхание.

– Смерти моей хочешь? – спросил Боживой. Странно, но он уже не боялся.

Упырь молчал, только следил за князем. Боживой выпустил Яничку, и она упала к его ногам без чувств.

– Я должен идти с тобой? – спросил Боживой.

Упырь глухо зарычал, и глаза его сверкнули в полумраке горницы.

– Я не хочу! – простонал князь. – Отпусти!

Упырь снова зарычал. Пятясь задом, князь оказался у подоконника, выглянул наружу. Внизу, у тына, суетились какие-то вооруженные люди. Их было очень много, весь Рогволодень сбежался посмотреть, как волкодлак будет есть князя. Они звали Боживоя к себе. У них в руках оружие, и они словене. Это, наверное, его воины. Надо позвать их, ведь они не знают, что проклятый здесь, рядом с ним.

– Э-эй! – закричал Боживой. – Сюда, ко мне!

Упырь стоит над телом Янички, скрестив руки, и смотрит на него. Чего он ждет? Радость охватывает Боживоя – на лестнице слышен стук множества торопливых шагов. Это спешит помощь, словене внизу услышали его. Сейчас они ворвутся в горницу, поднимут мерзкого упыря на рогатины!

Но что это, боги! В дверь лезут новые волкодлаки. Звериные морды оскалены, окровавлены, языки высунуты, глаза кровожадно сверкают. Десятки, сотни чудищ набились в горницу: они обступают Боживоя, замыкают его в смертельный круг, клыки, когти, рога впиваются в него.

Боживой прижался к подоконнику, со стоном, с мукой во взгляде посмотрел вниз. Там единственное спасение. Там еще остались люди. Там его спасут. Чувствуя прикосновения чудовищ, их смрадное дыхание, князь перелез через подоконник и прыгнул вниз.

Женский вопль заставил людей в тереме бросить все свои заботы, сбежаться к внешней стене терема. Здесь было недоброе молчание, лишь десятки пар глаз смотрели на нелепо изломанное тело, повисшее на заостренных кольях тына, на страшно перекошенное лицо того, кто еще недавно был князем северных антов.

– Вот так все и случилось, – говорил Хельгер Рорку, когда они во главе отряда воинов подъезжали к княжескому терему, провожаемые взглядами собравшихся у дороги жителей. – Анты сказали, что из князь убил себя, потому что лишился разума. А княгиня жива, только испугана очень.

Ворота княжеской усадьбы были открыты. Рорк соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему холопу. Почти два года прошло с того вечера, когда он впервые переступил порог этого дома. Рорк помнил тот давешний пир в мельчайших подробностях. Тогда в этом доме было шумно и весело, а на почетных местах сидели его соратники – Браги, Ринг, Эймунд… Тогда живы были и Рогволод, и все семь его сыновей. А вот теперь он въезжает сюда новым князем, и первый, кто ждет его на этом дворе, – это последний сын Рогволода, закончивший свой земной путь.

Тело Боживоя лежало на оленьей шкуре, и волхвы и бабки-травницы суетились вокруг, окуривая умершего ароматными колдовскими курениями – прогоняли злых духов. Увидев Рорка, они прервали свое занятие, застыли в угрюмом молчании.

Рорк подошел к покойнику, глянул в восковое лицо Боживоя, и в душе против воли ожила жалость. Недавний враг был повержен и теперь лежал бездыханным трупом, пронзенный кольями, с переломанными костями. Бесславно и страшно пресеклась жизнь предпоследнего из Рогволодичей.

– Тризну по нему справить, как положено, – сказал Рорк Ольстину, стоящему тут же. – Все-таки князь почил.

– Слушаю, княже.

Рорк повернулся, шагнул к крыльцу. Словенская челядь склонялась перед ним, у многих в глазах страх. У некоторых шевелятся в беззвучной мольбе губы – не иначе, читают наговоры против нежити. Его враг мертв, а радости нет. Слова Ольстина «Слушаю, княже» наполнили сердце сына Рутгера странной тоской.