Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф

Мантия того багрового цвета, который близок к яркому пурпуру, но показывает, что хотя огня еще вдоволь, но достаточно и мудрости, как этот огонь использовать. На груди золотая цепь, не слишком толстая, толстую могут себе позволить и простые бароны, если достаточно богаты, но сплетенная из колец с дивным изяществом, украшена драгоценными камнями, да не вразнобой, а так умело, что даже я, слепоглухонемой в этом деле, ощутил неземную красоту, поднимающую человека над любым зверем.

Широкий золотой пояс на животе скреплен такой огромной бляхой, что она же и щит, закрывает уязвимое место, на плечах широкие, украшенные золотом полосы металла, что через века превратятся в эполеты, а потом в погоны, но сейчас в самом деле могут защитить плечи от ударов меча, как потом эполеты — от сабель, а погоны — от шашек.

Он уже был на середине холла, а я еще у ворот смотрел ему в удаляющуюся спину и кланялся, кланялся, чувствуя со стыдом, что не так уж и много усилий надо, чтобы поклониться такому человеку.

От телеги возчик сказал со значением:

— Это и есть наш господин, великий колдун Тимоти!.. Как он?

— Внушает, — признался я. Зябко передернул плечами, повторил: — Внушает!.. Он давно у вас?

— Нет, — ответил возчик, ничуть не удивившись. — Такие могучие колдуны не служат даже королям. Говорят, он предложил помощь нашему господину Лангедоку в обмен на какие-то магические вещи. В этом замке, по слухам, их видимо-невидимо!

— Тогда понятно, — ответил я и посмотрел вслед колдуну, — тогда все понятно…

Колдун начал осмотр с холла, прошелся вдоль стен и указал Лангедоку на особые камни, вмонтированные в стену. На этих камнях крепятся светильники. Я слышал, как он объяснил Лангедоку, что благодаря силе этих камней, созданных в древних мастерских, светильники никогда не погаснут.

Лангедок сразу же подозвал одного из рыцарей и велел привести каменщиков. Нечего оставлять в покоренном замке вещи даже такой малой колдовской мощи. Мелочь, но и его собственный дворец может украсить.

Чем-то они с колдуном похожи, оба массивные, от обоих аура власти, только у Лангедока половину крупного лица занимают огромные брови и почти такие же огромные усы, а у колдуна лицо выбрито с той особой тщательностью, словно он принимает королеву. Лицо тоже суровое, со сдвинутыми на переносице бровями, губы крупные, хорошо и четко вырезанные, такие называют обычно чувственными. Но у колдуна их язык не повернется назвать чувственными или сексуальными: плотно сжатые, вообще плотные, словно вырезанные из камня. Вообще все крупное: брови, глаза, нос, скулы, нижняя челюсть — хотя само лицо не крупное, полный контраст Лангедоку, у которого морда втрое шире, зато глазки надо искать с лупой на этой плоскости.

Осмотрев холл, начали подниматься по лестнице, так же внимательно оглядывая стены, светильники, картины. Я тихохонько перевел дух: хорошо, что не пришло в голову заглянуть в людскую, а оттуда в чулан, где гора старых тряпок, изорванных одеял, сломанной мебели и прочего-прочего, совсем не древнего!

Глава 5

Во второй половине дня, вытирая пот со лба, взглянул на небо и оторопел. Трепет прокатился по нервам, и душа моя уязвлена стала, как говорили древние. В небе за розовым облаком, судя по его воспламенившимся краям, спряталось нечто необыкновенное, а не просто солнце. Как будто аннигилирует алмаз размером с планету, необыкновенно яркие длинные лучи бьют во все стороны, а там, за облаком, длится непрекращающийся взрыв необыкновенной чистоты, лучи пронзают мелкие беспечные облачка, что, как рябь, бегут по небу, достигают, постепенно слабея, самого края небосвода.

А на земле, освещенной этим неземным светом, пылают, как будто вырезанные из драгоценных камней, крыши далеких домиков, вода в озере превратилась в расплавленное золото — такая же ярко-желтая, неподвижная, отражающая небо со сдержанным достоинством благородного металла.

Я посматривал на небо со смесью восторга и недоумения. Только здесь, где каменные громады не закрывают горизонт, где не надо смотреть на светофор и высчитывать секунды, не надо замечать прущую навстречу по тротуару машину, лавировать в бегущей к троллейбусу толпе, — только здесь можно видеть это дивное действо, уступающее по красоте и величию разве что дню сотворения света.

И вот так, когда на земле кровь и трагедии, на небесах все равно такая эпическая красота, такое немыслимое совершенство, что хочется сесть и заплакать от восторга и недоумения.

— Дик! — донесся чей-то вопль. — Помоги разгружать телеги!

Ничто не меняется, мелькнула мысль.

С Лангедоком прибыли и его пятеро сыновей, могучие такие дубы, все как один звероватые, грубые, похожие больше на викингов, чем на рыцарей или вообще более цивилизованных жителей благополучной области. Даже их отец выглядит в сравнении с ними эдаким Леонардо да Винчи, гигантопитеки чертовы, даже не знаю, как справиться хотя бы с одним, а они по одному не ходят.

Я время от времени напрягал глазные мускулы и суживал поле зрение, превращая глаз в мощный трансфокатор. Таким образом я мог прочесть даже надпись на перстне Лангедока, но лишь при условии, если тот неподвижен, как померший миллиард лет тому трилобит. Стоило сдвинуться на миллиметр, надпись резко прыгает на милю, в черепе мозги переворачиваются от попытки проследить за перемещением, а желудок поднимается к горлу.

Чтобы вот так издали всматриваться, нужно очень много свободного времени и таблеток аспирина от головной боли. Главная беда в том, что зрение резко сужается, это знает всякий, кто хоть раз в жизни смотрел в микроскоп или телескоп, а чтобы перевести такой же пристальный взгляд на что-то другое, приходится возвращаться в обычное состояние, отыскивать взглядом искомое, сосредоточиваться и лишь тогда начинать приближать его взглядом, как будто выдвигаешь подзорную трубу.

В людской некоторое время длилась молчаливая борьба Марманды и прочих местных женщин с прибывшими их заменить, но челядь Лангедока, гордая успехами своего господина, быстро затуркала остатки туземцев и загнала в углы. Когда я пришел на обед, похлебку разливал голый до пояса мужик поперек себя шире, обросший дурным жиром, тяжелые складки свисают по бокам, а для груди понадобился бы бюстгальтер, если бы они уже существовали.

Он кивнул мне на свободное место за столом, кто-то поставил передо мной чистую миску. Огромная поварешка с одного раза заполнила ее до краев, мощный аромат ударил в ноздри, я поспешно зачерпнул, попробовал, мелькнула предательская мысль, что ради такого обеда стоило замку сменить хозяина. Мужик оказался дивным поваром, уж не знаю, как он готовил мясо и какие корешки добавлял, но я съел еще и попросил добавки. Мужик заулыбался, довольный, налил мне снова, но прогудел предостерегающе: