Клайв Баркер - Имаджика

– Наверное, она дожидалась, пока ты не произнесешь эту маленькую ересь.

Миляга повернулся и увидел, что женщина, которая манила их, стоит, наполовину скрытая тенью, в самом конце святилища. Лед, до сих пор облеплявший ее тело, не растаял, что наводило на мысль о том, что ее плоть, как и стены, имеет температуру ниже нуля. На волосы ее намерзли куски льда, и, когда она слегка двигала головой, как она сделала это только что, они ударялись друг о друга, звеня, как крошечные колокольчики.

– Я освободил вас из льда, – сказал Миляга, шагнув мимо Пая ей навстречу. Женщина ничего не ответила. – Вы понимаете меня? – продолжал Миляга. – Вы выведете нас отсюда? Нам нужно найти путь через горы.

Женщина сделала шаг назад, укрывшись в темноте.

– Не бойтесь меня, – сказал Миляга. – Пай! Да помоги же ты мне.

– Как?

– Может быть, она не понимает по-английски.

– Она понимает тебя прекрасно.

– Ну поговори с ней, пожалуйста, – сказал Миляга.

Пай послушно заговорил на языке, который Миляга никогда не слышал раньше. Его музыкальность действовала успокаивающе и ободряюще, хотя слова и не были понятны. Но, похоже, ни смысл, ни музыка не произвели на женщину никакого впечатления. Она продолжала удаляться в темноту. Миляга осторожно следовал за ней, опасаясь испугать ее, но еще больше опасаясь совсем потерять ее из вида. Его вклад в убеждения Пая свелся к примитивнейшему вымогательству:

– Услуга за услугу, – сказал он.

Пай был прав, она действительно все понимала. Несмотря на то, что тень скрывала ее, он увидел, как на ее сомкнутых губах играет едва заметная улыбка. Разрази ее гром, – подумал он, – почему она не отвечает ему? Колокольчики, однако, по-прежнему звенели в ее волосах, и он продолжал идти за ними, даже когда тени сгустились настолько, что она фактически затерялась среди них. Он оглянулся на мистифа, который к настоящему моменту отказался от каких бы то ни было попыток вступить с этой женщиной в диалог и вместо нее обратился к Миляге:

– Не ходи дальше, – сказал он.

Хотя от него до мистифа было не более пятидесяти ярдов, голос Пая звучал неестественно далеко, словно пространство между ними подчинялось своим, особым законам.

– Я здесь. Ты видишь меня? – крикнул он в ответ и, обрадовавшись ответу мистифа, что тот по-прежнему его видит, вновь вперил свой взгляд в темноту. Женщина исчезла. Проклиная все на свете, он бросился к тому месту, где она стояла, когда он видел ее в последний раз, и чувство, что перед ним какое-то особое место, усилилось. Темнота словно занервничала, как неудачливый лжец, пытающийся отвязаться от него пожатием плеч. Но он не отставал. Чем большая дрожь сотрясала темноту, тем больше ему не терпелось узнать, что она скрывает. Хотя он и полностью лишился зрения, он не был слеп к тому риску, которому он себя подвергал. Несколько минут назад он говорил Паю, что все на свете уязвимо. Но никто, даже Незримый, не может отворить кровь темноте. Если она сомкнется вокруг него, он может веками впиваться в нее когтями и не оставить ни одной отметины на ее бесплотной спине. Он услышал, как сзади его позвал Пай:

– Где ты там, черт возьми?

Он увидел, как мистиф движется за ним во мраке.

– Не ходи дальше, – сказал он ему.

– Почему?

– Мне может потребоваться маяк, когда я буду искать дорогу назад.

– Возвращайся, и все.

– Только после того, как я найду ее, – сказал Миляга и двинулся вперед с вытянутыми руками.

Пол под ним был очень скользким, и он был вынужден идти с крайней осторожностью. Но без женщины, которая проведет их через горы, этот лабиринт может оказаться таким же фатальным, как и снега, от которых им удалось спастись. Он должен найти ее.

– Ты еще слышишь меня? – крикнул он назад Паю.

Голос, ответивший ему, был таким же призрачным, как если бы он разговаривал с человеком из другой страны по плохо работающей телефонной линии.

– Продолжай говорить, – крикнул он.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Что угодно. Спой песню.

– Мне медведь на ухо наступил.

– Тогда расскажи что-нибудь о еде.

– Хорошо, – сказал Пай. – Я уже рассказывал тебе об угичи и ее животе, полном икры...

– Это самое отвратительное из того, что мне приходилось слышать за всю свою жизнь, – ответил Миляга.

– Тебе понравится, когда ты попробуешь.

– ...как говорила актриса епископу.

До него донесся приглушенный смех Пая. Потом мистиф сказал:

– Ты ведь ненавидел меня почти так же, как рыбу. Но я сумел обратить тебя.

– Я тебя никогда не ненавидел.

– В Нью-Йорке ненавидел, да еще как.

– Даже тогда. Просто я был в недоумении. Мне раньше никогда не приходилось спать с мистифом.

– Ну и как, тебе понравилось?

– Лучше, чем рыба, но не сравнить с шоколадом.

– Что ты сказал?

– Я говорю...

– Миляга? Я тебя почти не слышу.

– Я здесь, – заорал он в ответ во весь голос. – Когда-нибудь я хочу еще раз попробовать, Пай.

– Попробовать что?

– Переспать с тобой.

– Я должен подумать об этом.

– А чего ты хочешь? Предложения выйти замуж?

– Что ж, возможно, это поможет.

– Отлично! – крикнул Миляга. – Так выходи за меня замуж!

Позади него воцарилось молчание. Он остановился и обернулся. Силуэт Пая был расплывчатой тенью на фоне далекого света святилища.

– Ты слышишь меня? – завопил Миляга.

– Я думаю.

Миляга рассмеялся, несмотря на ту тревогу, которую будила в нем темнота.

– Ты не можешь раздумывать вечно, Пай, – крикнул он. – Мне нужен ответ через... – Он остановился, как только его вытянутые вперед пальцы прикоснулись к чему-то твердому и обледенелому. – О, дерьмо!

– В чем дело?

– Здесь трахнутый тупик! – сказал он, вплотную приблизившись к встреченной поверхности и ощущая ладонями лед. – Самая настоящая стена.

Но это было не все. Подозрение о том, что с этим местом не все так просто, стало сильнее, чем когда бы то ни было. Что-то скрывалось по другую сторону этой стены – если бы он только мог проникнуть туда.

– Возвращайся... – донеслась до него мольба Пая.

– Не сейчас, – сказал он самому себе, зная, что слова его не достигнут ушей мистифа. Он поднес руку ко рту и зажал в кулаке дыхание.

– Ты слышишь меня, Миляга? – звал его Пай.

Не отвечая, он ударил пневмой о стену – в этом у него был уже большой опыт. Звук удара был поглощен мраком, но освобожденная им сила вызвала ледяной град с потолка. Еще не смолкло эхо, а он уже нанес второй удар, потом третий, и с каждым разом все новые раны открывались у него на руке, добавляя кровь и ярости его ударов. Возможно, это усиливало их. Если уж его дыхание и слюна были способны на такое, то какими же силами должна была обладать его кровь или сперма?