Виктор Зайцев - Дранг нах остен по-русски

Всех четверых на дороге Валентин убил выстрелами в голову, потому и отрезал головы трупов, чтобы никто не увидел пулевые ранения. Пусть думают на местных разбойников, не связывая нападение с огнестрельным оружием. Отсутствие возка и самого Никиты Романова может направить следствие на розыск живого боярина, что тоже неплохо. Закрыв прорубь лапником, магаданец двинулся дальше. Метель с переменным успехом мела почти сутки, за которые беглец продвинулся в сторону своего каравана на полсотни километров. По пути он выкопал в укромном месте с помощью пешни яму в лесу, где похоронил все отрубленные головы. Седло и сбрую с трофейного коня он выбросил по частям ещё раньше, а перед выездом на Можайскую дорогу отпустил и самого коня, направив его по тропинке в южном направлении. Ночевать пришлось снова в лесу, зато совершенно в ином настроении.

Теперь Валентин не дремал, а спал с чистой совестью, прислушиваясь сквозь сон к всхрапыванию лошади, охранявшей покой хозяина. Неприятное, но важное дело, которому Седов посвятил последние полгода, выполнено. Теперь впереди новая жизнь, наполненная созиданием и посвящённая живым. Долг перед погибшей Жанной закрыт, словно камень упал с души военврача, майора медицинской службы. Во сне он слышал, как душа убитой жены, пусть и взбалмошной, капризной, но, любимой, благодарит бывшего мужа. Чувствовал, как её рука, молодая, как пятнадцать лет назад, мягкая и ласковая, гладит Валентина по небритой щеке, а молодая Жанна хохочет, предлагая самой побрить мужа. Потом Жанна начала подниматься по огромной лестнице наверх, помахивая рукой на прощание. Именно в этот момент Седов проснулся, с улыбкой на губах и облегчением в сердце.

- Хорошая примета, увидеть во сне умершего родного человека, - проговорил вслух мужчина, выбираясь из-под тёплой дохи. - Теперь мне будет удача.

Так и произошло, вечером того же дня Валентин добрался до постоялого двора, где остановился его караван. Осторожно занял своё место, отправив отлично поработавшего двойника-дружинника в авангард каравана. Вымылся, попарился в бане, выспался и утром ускорил движение каравана, намереваясь добраться в Ригу, как можно быстрее. Всё шло нормально, кроме двойника, вогульского парня из селения на Куйве, никто не знал об отсутствии Седова в караване на протяжении почти четырёх дней. Вогул не выдаст, он уверен, что Валентины провёл всё время в объятиях молодой боярышни, своими якобы любовными похождениями военврач легендировал вынужденные отлучки из дома. Многие дружинники "догадывались" о существовании молодой девицы, которую посещает Седов. Не знали лишь её имя и статус.

Потому и к нападению на боярина мститель никого не привлёк. То, что знают двое, говорил папаша Мюллер, знает и свинья. Майор медицинской службы накрепко запомнил рекомендации сыщиков, "если хочешь сохранить тайну, делай всё сам, ещё лучше - один". Так оно всё и получилось, проговорится Аким или нет, возвращаться в Москву и на Русь Валентин не собирался. Его действительно после смерти Жанны тяготили подданные царя Иоанна. Своим фатализмом, равнодушием к чужой жизни, власть имущие Московского царства напоминали военврачу, побывавшему не в одной горячей точке, политиков и генералов двадцать первого века, так же равнодушно предававших своих солдат и офицеров. И, наёмников с арабских стран, относившихся к русским людям, женщинам и детям, хуже, чем к скотине. Исполнив свой долг, Валентин не желал ни единой лишней минуты оставаться на Руси. По зимнику магаданцы добрались до Риги быстро, как только можно было. Лишь там их застала весть, привезённая купцами, о сгоревшей усадьбе Романовых, где, видимо, погиб сам боярин Никита.

В середине февраля 1578 года Королевец встречал первый караван из Москвы, с закупками Магаданской торговой кампании. С прибывшим Валентином, который моментально развил бурную деятельность, начал преподавать в университете, создал курсы медсестёр и полевых лекарей для магаданской армии. Занялся делом, на пользу растущему государству Западного Магадана, с нетерпением ожидая приезда друзей и своего сына с Урала. А в Королевец уже спешили торговцы со всей Европы, слухи о богатом караване, доставившем недорогие русские товары, разошлись по побережью Балтики. К удивлению Петра, считавшего магаданскую армию и флот игрушечными и небольшими, даже для Европы, его мнение оказалось ошибочным.

Чем больше торговцев прибывали в Королевец со всех концов северной Европы, чем больше не предвзятой информации получал наместник и его помощники, тем сильнее менялась его точка зрения на собственное войско. Примитивная парусная флотилия из полусотни кочей, каракк и шхун оказалась крупнейшей в Балтике, как по количеству, так и по водоизмещению. Не говоря уже о техническом и артиллерийском превосходстве. Нет, купцы из ганзейских городов, конечно, хвастали, что в общей сложности наберут и больше кораблей. Некоторые называли возможное количество кораблей в тысячу и более. Если соберутся все вместе и согласуют действия, но, сами соглашались, что подобное маловероятно. У каждого купца свои планы, свои товары и торговые точки. Потому все вместе корабли не собираются даже зимой. Не говоря о том, чтобы действовать совместно и одновременно.

По сухопутным войскам складывалась аналогичная ситуация, оказывается, Петро считал численность европейских армий не корректно. О количестве войск в битвах шестнадцатого века ему рассказывал Павел Аркадьевич, запомнивший всё из учебников. Выяснилось, летописцы и очевидцы, сочинявшие мемуары, сильно преувеличивали масштабы сражений. Победителям было приятно сообщить, что их соперник был велик и могущественен, проигравшим также не хотелось признать, что силы были равными и небольшими. Потому и сочиняли летописцы с историками грандиозные битвы с огромными армиями по тридцать-сорок тысяч с каждой стороны. Если же европейцы проигрывали туркам, то исключительно потому, что магометане приводили сто тысячное войско, не меньше.

В реальности, как рассказывали участники сражений, двадцать тысяч солдат, то есть две дивизии, в своё время выставленные Шеттингофом против магаданской крепости Кируны, оказались стандартной максимальной возможной европейской армией. Узнав о выставленных Стефаном Баторием ополченцах в тридцать-сорок тысяч бойцов, европейцы недоверчиво качали головой. Только славяне способны выставить столько бойцов, и не надолго, даже испанцы воюют небольшими отрядами в три-четыре полка, иначе в затяжных войнах солдат не прокормить. В той же Дании и двадцати тысяч солдат не набрать, в Англии, дай бог десять тысяч войска вооружить. Так, в доверительных беседах и откровенных разговорах, менялась точка зрения Петра на Европу шестнадцатого века. И, что приятно, в лучшую для магаданских планов, сторону.