Бармалей и Снегурочка - Геннадий Тарасов
– Ну, все, ангел, можем идти.
– Что мы им расскажем? – шепотом спросила Марфа, взявшись за поручень винтовой лестницы и прислушиваясь. Где-то внизу монотонно бубнил телевизор.
– Расскажем все, ангел. Что было, то и расскажем.
– Думаешь, поверят?
– Уверен. Кому и верить-то в сказку, как не сказочникам? Нам сейчас, главное, не испугать их...
– Вроде, все у них там спокойно.
– Да уж. Но радость может быть непредсказуемой. Ладно, пошли. Пусти-ка меня вперед, ангел. Лучше я первый.
По треугольным плашкам, закрученным спиралью ступеням, они тихонько спустились в зал – будто ввинтились в родную новогоднюю реальность. Фактическое настоящее встретило их сложным ритмическим танцем разноцветных огней по стенам. Вскоре из-за поворота лестницы показался источник огней: украшенная елочка в углу комнаты обреченно мигала гирляндами. Старики, не видя гостей, сидели за накрытым столом и отрешенно смотрели на экран телевизора, где куранты уже начали отбивать полночь. Самое время наполнить мир радостью, надеждой и возрожденными мечтами.
– Шампанское! – скомандовал Бармалей. – Передайте его мне немедленно, я открою! И подставляйте бокалы! Ну же! Мы обязательно успеем!
Эпилог
Дождливый октябрь вновь накрыл Берендейск мелкоячеистой маскировочной сетью. Ясность и хрупкая прозрачность осеннего воздуха как-то сразу закончились, потянулись дожди, перемежавшиеся ползучими туманами. Замаячил ноябрь, следующий этап увядания природы, ее закат. Сырость, зябкость, вероломный северный ветер и налипшие на мокрый асфальт потрепанные желтые листья – вот его приметы. Скоро первые заморозки, и можно будет начинать говорить шепотом – оглядываясь через плечо: – Здравствуй, зима! Ты все-таки пришла? Что ж, оставайся, раз уж иначе никак! Тогда уж весели, что ли, как умеешь.
Ну, какое у зимы веселье, мы прекрасно знаем – морозы да метели, да стылые глаза звезд, будто души потерянных в ночи волков, заглядывают с высоты на дно нашего колодца. Но мы пока еще не о нем, не об этом веселье на любителя, а о его предтече.
Итак, накануне зимы фактической, в один из таких дней-предвестников, а это была пятница, Василий Павлович Дозоров пришел в Театр живых кукол, куда, собственно, приходил ежедневно. Как на работу, сказал бы кто-то наблюдательный, но с Василием Павловичем лично не знакомый, и был бы прав. Василий Павлович действительно работал в театре: он был его директором. Хозяин, так величали его все куклы и почти все артисты, на что он благодушно улыбался и скреб, и мял в кулаке свою круглую седую бороду.
Обычно в театр они приходили вместе с Раисой Петровной, ее, кстати, тот же театральный персонал величал хозяйкой, но сегодня с утра у хозяйки обнаружилась легкая простуда, и Василий Павлович велел ей оставаться дома, лечиться и приводить себя в порядок перед завтрашними представлениями.
Театр играл спектакли перед зрителями лишь по выходным, иногда по три в день, и предстоящая суббота не была исключением. Другое дело, школьные каникулы, тогда вся труппа театра работала на износ, как говорится, до последнего зрителя. Но до зимних каникул еще оставалось время, к ним театр готовил премьеру, новую постановку, и Василий Павлович собирался решать, в том числе некоторые вопросы, связанные с будущим представлением.
Войдя в небольшое уютное фойе, он снял с головы кепку восьмиклинку и осторожно стряхнул на пол налипший на ткань бисер дождевой влаги. Точно драгоценные бусины ссыпались на темный дубовый паркет. Не поднимая глаз, он улыбался в бороду, ожидая услышать привычное приветствие от встречавшей у входа посетителей бабушки-кассира. Что-то типа: «Хозяин! Наконец-то ты пришел! Мы не видели тебя со вчерашнего дня, и уже начали волноваться!»
Но сегодня Василий Павлович не услышал ничего. Поэтому он медленно поднял глаза и с удивлением и некоторой тревогой посмотрел на бабушку.
Кукла находилась на обычном своем месте, внутри специально для нее возведенной конструкции из толстых досок, напоминавшей внутренний угол дома. Старая дама сидела, как и должна была, на вделанной в тот угол лавке, однако положение ее было необычным. Она, запрокинув голову, как-то неестественно завалилась назад, при этом вязание, с которым она коротала дни и вечера, хоть и удерживалось ей в руках по-прежнему, оказалось задрано кверху, спицы были нацелены в потолок, а недовязанный толстый шерстяной шарф розовым водопадом спускался до самого пола.
– Так, – сказал Василий Павлович, и, подойдя ближе, стал с интересом изучать поведение, казалось, давно изученного персонажа, стараясь понять, что же с ним приключилось.
По одной из своих прежних специальностей, задолго до обращения в кукольную веру, Василий Павлович был инженером робототехником. В те времена он не только придумывал, но и сам изготавливал разнообразных роботов, а еще писал для них компьютерные программы. Некоторые теперешние созданные им куклы, это те же роботы, не самые, к слову, сложные, как, например, вот эта, няня и кассир театра со скромным именем Арина Родионовна. Ну, так получилось, что уж теперь.
У няни, кстати, имелся свой спектакль, где ей была отведена одна из главных ролей. Но когда ей предложили работу кассира по совместительству, она не отказалась. Потому что зритель, он везде одинаковый, что в зале, и что в фойе. И что, кстати, в буфете. Просто надо уметь внимание людей и, соответственно, их любовь вызывать и привлекать. Няня и в образе кассирши справлялась с этой задачей великолепно. Недаром же во время антрактов, и когда представление заканчивалось, или еще не началось, рядом с ней постоянно толпился народ.
Арина Родионовна вдруг включилась в жизнь и дребезжащим старческим голосом, пришамкивая, принялась начитывать текст, прямо в потолок, куда было устремлено ее деревянное, шелково отсвечивающее восковой мастикой, лицо.
– Проходите, господа, проходите! – излагала кассирша с душой, с чувством, с расстановкой. – Э-э-э! Денег как хочется! В мешочек, господа, их кладите! Щедрою рукой. На развитие таланта!
Няня была одета во все вязанное: такого же цвета, что и находящийся в работе шарф, кофту, бежевую юбку и толстые рейтузы, синие с полосками. На ногах теплые войлочные тапочки. Ногами же она придерживала мешок с надписью «Касса», куда следовало погружать пожертвования и вознаграждение за просмотренный спектакль. Именно так учил Василий Павлович: оплата после спектакля, когда растроганные и очарованные представлением зрители более щедры.
«В принципе, все правильно, – подумал директор театра. – Кроме того, что его лично Арина Родионовна должна встречать совсем другими словами и выражениями. Начальство, как известно, нужно знать в лицо!»
Вообще, он давно
