Цена весны - Дэниел Абрахам
— Прошу прощения, папа-кя, — тихо сказал Данат. — Мне надо поговорить с тобой.
Ота принял позу разрешения.
— Ты сегодня говорил с Аной, — продолжил Данат. — Я видел, как она взяла твою руку. Это выглядело так, словно… словно она плачет.
— Да, — сказал Ота.
— Что-нибудь обо мне? — спросил Данат. — Я сделал что-то плохое?
Ответом на вопрос стало выражение на лице Оты. Данат оглянулся, на его появился стыд.
— Она избегает меня, — сказал Данат.
— Она слепа, мы плывем от рассвета до заката на лодке, размером меньше моей спальни, — сказал Ота. — Как она может избегать тебя?
— Это началось не сегодня… недели назад. Мне кажется, с того времени, как к нам присоединились Идаан и Ашти Бег. Как только появились женщины, Ане-тя стало уютнее в их обществе. Но есть еще что-то, и…
Данат пробежал рукой по волосам. В тусклом свете фонаря Ота увидел на его лбу единственную морщину, словно нарисованную.
— Даже не знаю, что тебе сказать. В моем присутствии она не сделала ничего, что заставило бы меня заподозрить, что она не любит тебя. Мне кажется, что она стала сильнее, чем тогда, когда пошла с нами.
Данат поднял было руки, собираясь изобразить какую-то формальную позу, но поскользнулся в грязи. Когда он восстановил равновесие, то уже забыл то, что собирался сказать. Ота положил руку на плечо юноши.
Постоялый двор оказался рядом низких зданий, построенных из обожженного кирпича. К конюшне вела узкая, мощеная камнем дорога, рядом с ней горел единственный фонарь, под которым, предположил Ота, спал сторож. Хозяйка стояла снаружи, уперев руки в бедра, на ее платье выделялись полосы муки. Перед ней стоял капитан стражников, сложив руки на груди. Хозяйка поворачивала голову из стороны в сторону, словно кошка, неуверенная, через какое окно бежать. Когда она увидела Оту, идущего к ней, ее лицо побелело, она приняла позу приветствия и подчинения и согнулась почти вдвое.
— Неприятности? — спросил Ота.
— Нет комнат, — ответил капитан. — Она говорит, что все занято.
— А, — сказал Ота, но прежде, чем он мог сказать что-то другое, капитан повернулся к нему. Даже в тусклом свете он увидел в глазах капитана накопленную злость, тот принял позу, которая просила более формальной аудиенции. Ота ответил формальной позой разрешения.
— При всем уважении, высочайший. Во время этой компании я изо всех сил старался уважать ваши желания. Вы захотели окунать голову в речную воду, я не возразил. Вы убежали в лес на половину вечера без стражников и эскорта, я принял и это. Но если вы сейчас предложите поставить палатку во дворе только потому, что кто-то другой приехал раньше, и захотите, чтобы император Хайема провел в ней ночь, я уйду в отставку.
— На самом деле я собирался предложить кое-что другое, — сказал Ота. — Мы может дать нынешним гостям наши палатки и добавить денежную компенсацию за их комнаты. Мне это кажется вежливым.
— О. Да, высочайший, — сказал капитан. В темноте было трудно сказать, но Оте показалось, что мужчина покраснел.
— Есть место в конюшне, — сказала хозяйка с восточным акцентом.
— Ялакет? — спросил Ота и хозяйка мигнула.
— Я там выросла, — сказала она с ноткой страха в голосе. Словно узнать акцент все равно, что проявить сверхъестественную силу.
— Хороший город, — сказал Ота. — Хватит ли там для ваших нынешних гостей, если мы разместим в конюшне моих стражников?
— Мы найдем место, высочайший, — сказала хозяйка.
— Тогда пойдем и обсудим комнаты для нас, — сказал Ота и, обращаясь к капитану, добавил: — Будет более впечатляюще, если я пойду со стражником. Тогда они, скорее всего, не сочтут меня мошенником.
— Я… да, высочайший, — ответил капитан.
Воздух внутри постоялого двора был полон дыма из-за плохой тяги в дымоходе. Из-за этого главный зал оставлял чувство страха и бедности. Столы из темного дерева, утрамбованный земляной пол. Дюжина мужчин и женщин сидели группами, еще несколько в боковой комнате поменьше. Все они уставились на стражников, когда те вошли и приняли формальную позу. Ота шагнул внутрь.
Его остановило движение, легкое, почти не существовавшее, но настолько знакомое, что сбило его с толку. Женщина у решетки очага, сидевшая к нему спиной, повела плечами. Любой другой не обратил бы на это внимания. Ота остановился, пораженный, его сердце забилось так, словно хотело выскочить из ребер. Рядом с ним появилась Идаан и взяла его за руку. Он указал ей на спину.
— Эя? — спросил он.
Женщина у огня повернулась к нему. Лицо было тонким и осунувшимся, она выглядела старше, чем если бы над ней поработало время. Глаза были молочно-серыми, как у Аны.
— Отец, — сказала она.
Глава 26
Годы изменили Оту Мати. В последний раз Маати видел его с черными — или могущими сойти за черные — волосами. Тогда у него были широкие плечи и гладкие брови. Человек, сейчас стоявший перед дымным очагом, был тоньше, кожа на лице обвисла. Его одежда, пусть и перепачканная за время путешествия, была самого лучшего полотна. Сейчас она свисали с него, как с алтаря; в ней он выглядел больше, чем человеком. Или, возможно, Ота Мати всегда был чем-то большим, и одежда только напоминала об этом.
Даната, стоявшего рядом с отцом, было не узнать. Больной кашляющий мальчик, прикованный к кровати, вырос в крепкого молодого человека с умными глазами и сдержанными, как у отца, манерами. Остальных Маати видел сравнительно недавно, они не казались чужими и их изменения не внушали чувство тревоги.
Все они были здесь. Большая Кае, Маленькая Кае и Эя, но, к его неудовольствию, и Идаан Мати, сидевшая на скамье с пиалой вина в руках; ее лицо было бесстрастно, как у трупа. Гальтская девушка сидела в стороне, высоко держа голову; ее слепота и гордость скрывали отвращение и ужас, которые она должна была чувствовать по отношению ко всему, что сделал Маати. Рядом с ней сидела Ашти Бег, еще одна жертва озлобленности Ванджит. После всего того, что произошло, после стольких многих ошибочных решений, видеть ее среди врагов было мучительно больно.
Стражники Оты выгнали всех посторонних. Разговор должен был бы произойти в лучших гостиных высоких дворцов. Вместо этого им придется разговаривать на третьеразрядном постоялом дворе, без церемонии, ритуала и даже хорошо сваренного чая. Маати почувствовал, что дрожит. Он хорошо помнил мальчика Маати, которому приходилось собираться перед каждым разговором с Тахи-кво
