Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников

— Чрезвычайно невежливый способ приветствовать самого могущественного человека в Фираке, который к тому же является твоим банкиром! — сказал Тьюварандис…

Большая комната с деревянным полом была освещена по меньшей мере десятком ламп, шесть из которых висели по стенам. На широком дубовом столе стояли письменные принадлежности, лежали какие-то бумаги, а рядом с ними — бокал, две кружки, винная бутылка в красивой обертке и тарелка, на которой лежала кость и какие-то объедки — вероятно, остатки ужина мага. Два длинных стола у противоположных стен, очевидно, были рабочими столами хозяина кабинета. На них лежали вперемешку самые разнообразные предметы. Шедоуспан заметил среди них несколько кувшинов и плотно закрытых горшков, которые, судя по всему, имелись у каждого мага. Скорее всего в этих сосудах содержалось нечто, чего не следовало видеть никому, кроме Корстика. Среди этого беспорядка бросалась в глаза блестящая фигурка кошки перламутрового цвета — как и утверждали заговорщики.

В нескольких футах справа от стола стена была завешена от пола до потолка портьерой изумрудно-зеленого цвета. Ганс предположил, что за ней что-нибудь скрыто — быть может, еще один стол или нечто, которое не следовало видеть никому, кроме Корстика. У другой стены стоял диван, застланный красивым ковром. Позади стола Ганс заметил высокий деревянный стул и одно-единственное кресло.

Ганс тупо пробормотал:

— Тью.., варандис? Но…

— Вы же не собираетесь сказать мне, что это невозможно, ведь так, молодой человек? Очевидно, это возможно и истинно, поскольку вы видите меня. Поскольку вы ворвались сюда с налитыми кровью глазами и в компании двух милых котиков, которых я, кажется, знаю, то я предполагаю, что вам известна их история. Несомненно, от этой юной чокнутой шлюхи, с которой вы живете. Нет-нет, не старайтесь вынуть еще один ножик и бросить его в меня. Вы не можете двигать руками и останетесь в таком состоянии до тех пор, пока мне это угодно. Попытайтесь обуздать свой гнев, а я попытаюсь обуздать свой язык. Несомненно, она милая и скромная девушка, а? Но Фирака — город магов, и я вместе с верными мне людьми провел через Совет несколько законов и распоряжений, касающихся с'данзо.

Слегка улыбнувшись, Тьюварандис с серьезным и спокойным видом произнес:

— Садитесь.

Тело Шедоуспана немедленно пожелало сесть. Сам Шедоуспан попытался воспрепятствовать этому, однако не смог. Его сознание не желало повиноваться магу, но тело выполняло колдовские приказы. Пошатнувшись, Ганс привалился спиной к стене и сполз по ней на пол, оказавшись в сидячем положении. Движение вышло неловким, поскольку руки Шедоуспана были словно бы скованы цепью весом в полсотни фунтов. Корстик управлял всеми мышцами Ганса.

— Несомненно, вы хотите получить объяснения. Именно так и было бы в истории, поведанной каким-нибудь рассказчиком, верно? Ну, так не рассчитывай на это, вор! У меня нет времени, чтобы объяснять что-либо такому, как ты! Однако я покажу тебе кое-что. Несомненно, это будет захватывающее зрелище и даже поучительное, если не совсем прочищающее мозги!

Тьюварандис отдернул в сторону зеленую портьеру, за которой действительно оказался еще один стол. Из своего сидячего положения Ганс мог видеть только, что к столу привязан обнаженный человек с седыми волосами. Шедоуспан видел, как тяжело, судорожно вздымается и опадает грудь человека, крест-накрест перетянутая широкими черными ремнями. Человек был невероятно бледен. Маг вновь повернулся к Гансу.

— Встань, — произнес он, делая обеими ладонями движение снизу вверх. — Встань и подойди сюда.

Ужас охватил Ганса, когда он был принужден подняться на ноги. Ноги сразу же пришли в движение. Ганс ничего не мог с этим поделать. Его руки оставались неподвижными и совершенно бесполезными. Маг принудил Ганса, ставшего узником в собственном теле, подойти к столу, прежде скрытому за портьерой. Посмотрев на жертву, привязанную к столу, Шедоуспан содрогнулся от ужаса и гнева. В страшную рану, зиявшую в животе несчастного, можно было бы просунуть кулак. Эту рану нанесла острая ветвь дерева — неважно, была ли та ветвь иллюзорной или же нет. Ганс сам видел эту ветвь. Человек, лежавший на столе, оказался… Тьюварандисом. Однако высокий фиракиец был вдобавок оскоплен, и сделала это, конечно же, не дубовая ветвь. И все же Тьюварандис еще дышал.

Губы Ганса дрогнули, однако он не издал ни звука. Вновь взглянув на мага, Шедоуспан задохнулся и почувствовал, как его нутро сжимается в комок. Он смотрел в лицо Марллу!

— Нет, я не твой добросердечный союзник по заговору. Вот он — Тьюварандис, мерзавец и предатель. Наваждение, ты помнишь? Я полагал, что твой амулет позволяет тебе видеть сквозь наведенные мною чары. Но потом ты назвал меня Тьюварандисом, и я понял, что ты видишь именно его. Я могу предстать тебе в любом обличье, вор. Уже много лет никто не видел меня в моем истинном облике. Попробуй угадать — быть может, я ужасен ликом или вовсе не имею формы?

— Во имя всех богов, маг-., позволь этому человеку умереть!

Марлл-Корстик улыбнулся:

— О да, конечно, позволю. Но еще не скоро. Он слышит нас, он все чувствует, он видит нас, он ощущает боль. Так и должно быть. Этот предатель сколотил заговор, чтобы украсть то, что не принадлежит ему и что я с таким трудом заполучил. Он подослал ко мне обыкновенного вора — неслыханно, вора! Ночного таракана! Я поймал его так же легко, как поймал бы крысу или крошечную мышь!

Ганс не мог узнать своего собственного голоса:

— О боги!

— Тут ты богов не найдешь, молодой вор. А что касается бедняжки Тьюварандиса, то…

Марлл-Корстик вытянул руку. Его палец коснулся, только коснулся рваного края ужасной раны. Шедоуспан внутренне содрогнулся. Он изо всех сил старался двинуть руками, но не мог пошевелить даже кончиком пальца. Он видел, как Тьюварандис задрожал — от боли, причиненной ему прикосновением мага.

— Мне кажется, я действительно могу сохранить ему жизнь на долгое, долгое время. Видишь — гениальный Корстик перехитрил всех, всех! — Марлл-Корстик гордо похлопал себя по груди рукой, на которой блестело кольцо с драгоценным камнем. — Все они были моими послушными орудиями, все! Моя неверная похотливая жена и ее любовник, который предал мое доверие и мою доброту, и все десять так называемых мужчин, о которых ты, должно быть, слышал, молодой человек.., молодой таракан!

«Он презирает их всех, — понял Шедоуспан. Вне себя от ярости, он сражался с собственным телом, пытаясь заставить руки снова двигаться. — Он обманул их всех и поймал в ловушку. И он торжествует и наслаждается этим даже сейчас, столько лет спустя!»