Джо Аберкромби - Герои

— Почему всё поломано? — проговорил он неожиданно мягким голосом. Он нагнулся подобрать одну из упавших тарелок, не больше розетки в его необъятной ладони, лизнул кончик пальца и стёр с клейма на тыльной стороне пару пятнышек крови, хмурясь как разборчивый лавочник. Его взгляд упал на труп Мида, и хмурая гримаса врезалась ещё глубже. — Не я-ль велел брать добычу? Кто убил старика?

Дикари таращились друг на друга, выпучив глаза на разрисованных лицах. Им страшно, поняла Финри. Один поднял дрожащую руку и указал на того, кто её придавил.

— Это Салюк!

Глаза великана скользнули по Финри, затем по человеку, чьё колено упиралось ей в живот, затем сузились. Он поставил тарелку на раздолбанный стол так аккуратно, что не раздалось ни звука.

— Что ты делаешь с моей женщиной, Салюк?

— Ничего! — Рука на шее Финри разжалась, и она отползла назад, за стол, пытаясь восстановить дыхание. — Она убила Бреггу, я только…

— Ты обкрадываешь меня. — Великан сделал шаг вперёд, склонив голову набок.

Салюк в панике заозирался, но все его друзья, шаркая, отодвинулись от него подальше, словно его заразили чумой.

— Но я… только хотел…

— Понимаю. — Великан печально кивнул. — Но правила есть правила. — В мгновение ока он пересёк пространство меж ними. Огромной ладонью он схватил воина за запястье, другой обхватил его шею и почти сомкнул на затылке пальцы, вздёргивая его повыше, вбивая его хрустнувший череп в стену, один, два, три раза — трещины побелки испещрила кровь. Всё было кончено так быстро, что Финри не успела даже сжаться.

— Пытаешься наставить их на правильный путь… — Великан бережно усадил мертвеца спиной к стене, устроив его руки на животе, опуская голову в удобное положение, будто мать укладывает спать своё дитя. — Но некоторых невозможно сделать цивилизованными. Заберите моих женщин. И не лезьте к ним. Живыми они чего-то стоят. Мёртвые, они… — Он перекатил громадным башмаком труп Мида. Лорд-губернатор шлёпнулся на спину, глаза таращились в потолок. — Грязь.

Элиз всё-таки закричала снова. Финри стало интересно, как она, после столь долгих воплей, до сих пор выводит настолько высокую и чистую ноту. Сама она не издала ни звука, пока её волокли. Отчасти, тот удар головой вышиб из неё голос. Отчасти, стянутое горло всё ещё не давало глубоко вдохнуть. Но в основном — ей было не до крика, она отчаянно искала способ выжить в этом кошмаре.

Снаружи до сих пор бились — отсюда Ручью было слышно. Но на лестнице тихо. Может союзные решили, что всех поубивали. Может как-то не заметили небольшую лестницу. Мёртвые, как же он надеялся, что не заметили…

Заскрипела ступенька, и в горле Ручья застряло дыхание. Наверно, все скрипы звучат одинаково, но он почему-то знал, что этот издавала нога человека, старающегося сохранить тишину. Проступил пот, щекотно, капелька за капелькой вниз по шее. Он не смел шевельнуться и почесаться. Напряг все мышцы, чтобы не издать ни звука, морщась от каждого малейшего хрипа в горле, боясь даже сглотнуть. Его яйца, задница, и живот — стали тяжким, холодным грузом. Таким, какой он едва-ли мог удержать и не выронить.

Ещё один крадущийся, скрипучий шаг. Ручью показалось, что он услышал, как этот гад что-то шипит. Дразнит его. Значит, знает, что он тут. Слов не разобрать, так громко сердце стучало в уши — било так тяжко, что глаза едва не вырвало из глазниц. Ручей попытался вжать спину в шкаф, одним глазом прилип к неровной щели между дощечками дверцы: снаружи кусок чердака. В поле зрения показался кончик меча, сверкавший жаждой убийства. Затем клинок в кровавых точках. Кровь Колвинга, или Брейта, или Терпилы. А скоро и Ручья. Меч из Союза — с металлическим ободом вокруг рукояти. Снова скрипучий шаг, и Ручей растопырил пальцы на струганом дереве, едва его касаясь — чтобы не выдали ржавые петли. Обхватил тёплую рукоять своего меча, узкая полоса света пересекала блестящее лезвие, остальное переливалось тьмой. Он должен драться. Должен, если снова хочет увидеть мать, и братьев, и свой хутор. А больше он теперь уже ничего не хотел.

Ещё один скрипучий шаг. Он глубоко, до рези в горле, вдохнул, надувая грудь, застыл, замер, время растягивалось. Сколько времени нужно человеку, чтобы поставить ногу?

Ещё шаг.

Ручей рванулся наружу, крича, отшвыривая дверцу. Распахиваясь, один угол заклинило досками пола, и он ударился об неё, ныряя вперёд, теряя равновесие. Выбора нет, только бить.

Союзный воин стоял в тени, поворачивая голову. Ручей широко ударил, почувствовал, как клинок ужалил цель, крестовина впечаталась в костяшки пальцев, когда лезвие скользнуло в грудь союзного. Они перекрутились в рычащем объятии, и что-то крепко треснуло Ручья по голове. Низкая балка. Он повалился на спину, принимая на себя вес солдата, ухнул, дыхание ушло, рука сплющилась под рукоятью. Глазам потребовалось время, чтобы приспособиться, зато потом перед ним тут же предстало искажённое, пучеглазое лицо.

Вот только тот вовсе не был союзным воином. Это был Терпила.

Он долго, медленно втягивал воздух, дрожали щёки. А потом выкашлял кровь в лицо Ручью.

Ручей заскулил, отбрыкнулся, извиваясь, выбрался, перевернул Терпилу и, шаркая, отполз от него. Встал на колени, глядя во все глаза.

Терпила лежал на боку. Одна рука царапала пол, один глаз выкатился на Ручья. Он пытался что-то произнести, но слова были пузырями. Из носа и рта пузырилась кровь. Кровь наползала из-под него и просачивалась в щели меж досками. Чёрная в тени. Тёмно-красная, там, где на неё падал лоскуток света.

Ручей положил руку ему на плечо. Едва не прошептал его имя и понял, что это бессмысленно. Другая рука сомкнулась на рукояти, скользкой от крови. Вытащить меч обратно оказалось намного труднее, чем загнать. Выходя наружу, клинок издавал тонкий, сосущий звук. Он снова чуть было не произнёс имя Терпилы. Обнаружил, что не может говорить. Пальцы Терпилы не шевелились, глаза широко распахнулись, губы в красном, шея в красном. Ручей приложил ладонь тыльной стороной к его губам. И понял, что она вся в крови. Понял, что весь в крови он сам. Пропитался ею. Стал красным. Он выпрямился, внезапно свело желудок. Терпила всё также смотрел на него. Качаясь, Ручей побрёл к ступенькам и вниз, меч процарапывал по побелке розовую канавку. Отцовский меч.

Внизу всё без движения. С улицы, вроде, доносится бой. Дикие крики. От пожарищ стояла тусклая дымка, привкус гари щекотал в горле. Вкус крови во рту. Крови, железа и сырого мяса. Все ребята были мертвы. Стоддер вниз лицом у ступеней, тянется к ним рукой. Затылок расколот ровной трещиной, волосы свалялись в тёмные завитки. Колвинг напротив стены, голова откинута, руки вжаты в круглый живот, рубашка вымокла кровью. Брейт в углу выглядел просто кучей тряпья. Он, бедолага, и раньше выглядел немногим лучше.