Евгений Малинин - Ученик

Он быстро пришел в себя. Что значит настоящий бизнесмен. Главное – результат, а как он получен… Да хоть с помощью Дьявола – ему все едино. Корень бодро вышагивал по лестнице, рассуждая, что необходимо будет установить на черных площадках стальные двери, а люк на… заварить.

А мне неожиданно стало как-то тоскливо. Вспомнился ночной разговор с бабушкой. Как она меня убеждала быть осторожнее!

На площадке я тронул Володьку за локоть и попросил:

– Слушай, я посижу здесь несколько минут. Мне подумать надо, а там у нас толкотня сейчас и гвалт.

Он долго смотрел на меня, кивнул и, уже открывая дверь, тихо спросил:

– Все в порядке? Может, надо чего?..

Я грустно улыбнулся и покачал головой.

Когда за ним закрылась дверь, я уселся на краешек относительно чистого подоконника и задумался. Сегодня вечером у меня предстояла важная встреча, которая еще неизвестно как кончится. Надо закруглить нерешенные дела. Никаких хвостов оставлять нельзя, чтобы потом стыдно не было. Да, собственно, у меня и оставалось-то доделать всего ничего.

12. Очисти совесть и попроси прощения…

…Чтобы чувствовать себя свободным в принятии каких-то важных решений, надо ни от кого не зависеть. Надо раздать свои долги и попросить прощения у обиженных тобой. Надо сделать так, чтобы о тебе вспоминали добром.

Все равно получается, что делаешь ты это все только для себя… И как потом бывает на душе светло и муторно…

Я глубоко вздохнул, прогоняя свою хандру, и негромко позвал:

– Афанасий…

Тишина.

Я позвал громче:

– Афонька, ты где? А ну-ка, давай сюда!..

В мусоре, пролетом ниже, что-то зашуршало, и по площадке промелькнула крыса. И опять все стало тихо.

Я встал и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Двое ребят курили и, похоже, травили анекдоты. Уходить они не собирались.

Прикрыв дверь и подперев ее доской, я спустился на пролет ниже и опять уселся на замусоренный подоконник.

И снова позвал:

– Афонька, вылезай!..

Снова зашуршало и из-за рваной картонной коробки показалась белая шерстяная голова, сверкавшая голубью маленьких глазенок. Голова посмотрела на меня, повертелась, оглядывая полутемную площадку, и наконец Афонька вылез на свет божий и робко подошел ко мне. Сегодня телогрейки на нем не было.

– Слушаю, господин, – сказал он, наклонив головенку, и сразу добавил: – Там мужики топчутся, я боялся, они услышат, как ты разговариваешь…

Я с улыбкой разглядывал маленькую грязно-белую меховую фигурку, стоявшую передо мной.

– Слушай, Афанасий, тебе не надоело в нежилом доме обретаться. Ты же домовой, тебе хозяйство положено вести. А здесь у тебя, небось, и каргорушей-то нет… – припомнил я незнакомое словечко.

Он поднял голову и как-то тоскливо на меня посмотрел:

– Конечно, нет… Откуда ж им взяться, каргорушкам-то. Хозяйства нет, хозяев нет, так одни насельцы – несерьезный народ. Со мной уже другие домовые и не водятся. А что я могу сделать, если жильцов-то переселили… – и он горестно вздохнул.

– А хочешь, я тебя в хорошую семью порекомендую?

– Как это?.. – не понял он.

– Ну как… моему очень хорошему другу собака нужна. Ты же можешь собакой перекинуться. Только чтоб пес побольше был. Вот я тебя и порекомендую. Мне кажется, ты отличным домовым был. Что ж тебе пропадать? А?..

Голубые глазки засветились так, что можно было подумать, будто в голове у Афоньки зажглись два фонарика. Он облизнулся и неожиданно хрипловато спросил:

– И что, твой друг сам меня позовет к себе жить?..

– Если ты ему и его хозяйке понравишься – позовет. Но главное, как мне кажется, тебе надо будет подружиться с их сыном. Отличный мальчишка. Только мне кажется, он тебя сразу раскусит… Ну, что ты домовой.

– У него что, дар есть? – Афанасий, похоже, несколько оторопел.

– Это мне так кажется. Но может быть, я и ошибаюсь. В любом случае, Афонька, если ты или твоя Анфиска в этой семье чего по-крупному нашкодите, или Данилу обидите, я вас обоих в пыль размету… или размечу… или разметаю… Ну в общем – в пыль! Ты меня понял?! – Я скорчил самую зверскую рожу, на которую был способен.

Но домовой совершенно не испугался. Видимо, он уже прекрасно разбирался в моем истинном настроении и мог отличить, действительно я разъярен или прикидываюсь. Вместо того чтобы испугаться, он вдруг стал прыгать по площадке на одной ножке, припевая: «Мы поедем в новый дом… мы поедем в новый дом…»

Потом остановился и, уставившись мне в глаза, спросил:

– Когда?..

В его глазенках было столько нетерпеливого ожидания, что меня чуть не прошибла слеза.

– Я сейчас пойду Юрке позвоню, а ты со мной минут через пятнадцать – двадцать свяжись. Я скажу, когда и где тебе нужно будет меня ожидать. Постарайся большой собакой быть, не особо благородной, но и не совсем уж дворнягой. А то я твои привычки знаю – опять будешь на жалость бить. Да еще надо подумать, как твою Анфиску протащить.

– А чего тут думать, блохой поедет… – радостно объявил он.

– Ты что, никаких блох, ни в коем случае! А то вместе со своей блохой… тьфу ты, со своей Анфиской вылетишь в два счета. Собака должна быть чистоплотной и любить купаться!

Афонька поежился, задумчиво склонил голову набок и предложил:

– Может, ей ошейником стать, противоблошиным?..

– Она что, и в ошейник может обернуться? – удивился я.

– И-и-и-х, господин. Чтобы в хозяйский дом попасть, я репьем готова обернуться, а тут благородная вещь… – раздалось вдруг из кучки мусора, наваленной в углу площадки.

Домовой бросил на мусор испуганный взгляд и начал оправдываться:

– Я ей велел тебе, господин, на глаза не показываться. Ты что-то на нее серчаешь… Ну я подумал… – Он смущенно завозил ножкой по полу и опустил глаза.

– Правильно подумал, – одобрил я его, и он тут же довольно заулыбался. – И вообще, ты с ней построже, построже… А что она меня слышала – тоже хорошо, будет знать, на что идет… – Я еще раз грозно поглядел на мусорную кучку, и в ней опять завозились.

– Значит, ты все понял?.. – повернулся я к Афоне.

– Все, все, господин! – Маленький меховой дед энергично закивал головой.

– Смотри, голова отвалится… – насмешливо бросил я, поднимаясь по лестнице.

– Ничего, не отвалится, – донеслось с опустевшей площадки, а потом словно удаляясь: – Спасибо, господин… – и еще тише: – Ты настоящий господин…

Я поднялся по лестнице и вышел в коридор. Курильщиков было уже четверо, и конкурс анекдотов в самом разгаре. Один из дымокуров, Севка Рыжов из технической группы, увидев меня, осклабился:

– Илюха! Ты чего это по черным лестницам шастаешь?

– Кабинет себе подыскивает. Отдельный… – загыгыкал не знакомый мне чернявый молодой парень.