Юлия Зонис - Дети богов

В долине, совсем недалеко от того места, где мы выбрались из ущелья, стоял типи. Или вигвам. А, в общем, большая, длинная палатка, крытая бизоньими шкурами. Из отверстия в крыше валил синий дым.

Когда мы подошли к палатке на расстояние крика, Иамен приложил руки ко рту и заорал: «Оззи, старая сволочь, это мы, Ингве и я. Не плюйся в нас паутиной» И добавил что-то на незнакомом мне наречии, то ли дакота, то ли сиу. Плеваться в нас паутиной не стали.

Иамен откинул полог и пропустил меня вперед. В вигваме было дымно. Вдоль стен тянулись то ли нары, то ли лежанки, крытые волчьими шкурами. Еще больше шкур свисало с потолка, перемежаясь пучками сухих трав и кореньев. На одной из лежанок валялись лук, колчан со стрелами и древний, но тщательно отполированный мушкет. Волчьи шкуры настороженно косились на меня пустыми дырами глаз. В центре палатки, в сложенном из покрытых копотью камней очаге, горел небольшой костерок. У костерка сидел уже знакомый мне маленький индеец, и здесь не расставшийся с желтым цилиндром.

Увидев Иамена, он вскочил и приветствовал некроманта вежливым поднятием шляпы. На меня паучара даже не посмотрел. Они с Иаменом отошли в угол палатки и принялись вполголоса о чем-то совещаться. Я не прислушивался. Я шлепнулся на земляной пол у костерка и закрыл глаза. С левым, впрочем, вышла незадачка: поврежденное веко никак до конца на глаз не натягивалось, и пришлось мне прикрыть лицо руками. От дыма и сильного травяного запаха кружилась голова.

Когда я вновь огляделся, оказалось, что Иамен сидит рядом со мной в своей обычной позе, подогнув колени. Паучара возился под потолком, сплетая какую-то сложную сетку.

— Тут-то нас и съедят, — мрачно сказал я, ни к кому особенно не обращаясь.

— Это вряд ли, — отозвался Иамен. — Вы спали? Спите дальше.

Но спать мне как-то резко расхотелось. Между тем паук сполз вниз и подбросил в костер трав, отчего дым позеленел, погустел и, вместо того чтобы подниматься ровным столбом в отверстие, стал растекаться над полом палатки. Оззи ему еще и помогал: достал откуда-то опахало, сделанного из койотьего хвоста, и погнал дым ко мне. И снова принялся бормотать. Я вяло прислушивался к его пришептыванию, не понимая ни слова. Наконец манипуляции с хвостом койота индейцу надоели. Паук Оззи бросил метелку на пол и обиженно заявил:

— Он не засыпает.

— А что, я должен? — угрюмо поинтересовался я.

— К сожалению, да.

Это уже заговорил Иамен.

— Иначе не совершить перехода.

От жары в палатке я потел, под мышками чесалось, и спать не хотелось совершенно.

— Ну спойте мне колыбельную. Только, чур, не про Грега — некромантских штучек мне на всю оставшуюся жизнь хватит.

Иамен усмехнулся. Помолчал. От дыма щипало глаза, особенно левый. Хорошо, что некромант устроился справа — нагляделся я на него за прошедшие дни более чем достаточно.

— Вот что. Вы, кажется, любите стихи?

— Не ваши.

— К сожалению, других не имеется. Слушайте внимательно мой голос.

Я и рад был бы не слушать — но, в отличие от моей, декламация некроманта прислушаться заставляла. Он говорил одновременно напевно и четко, подчиняя слова неспешному ритму:

Из тех Тегеранов, где небо одно,Где вода превращается богом в вино,Мой летучий кораблик, лети не спеша,Как летит разделенная с телом душа.

От равнин, где бетон напирает на сталь,Где хрустит под ногами оконный хрусталь,Мой кораблик летучий, лети на заре,Как кричащие птицы на юг в октябре.

Ведьмы, черти и оводы, духи земли,Мой кораблик летучий поймать не смогли.Сквозь осенних расплаканных туч пелену,Сквозь разбившую слезы о камень волну,

Сквозь долину теней, не замысливших зла,Сквозь прозрачных и призрачных церкв купола,Мой кораблик летучий, поребриком дняУлетай, оставляя за бортом меня…

Последние строки прозвучали уже во сне.

Приснилось мне странное.

Мы с Иаменом стояли на крыше будапештского дома. Перед нами катила черные воды река. За рекой простиралась серая пустошь, заросшая серебристыми метелками травы. Время дня я определить не мог: то ли рассветные, то ли закатные сумерки. Полусвет.

На равнине выстроились друг напротив друга две армии. По составу они ничем не отличались: и в той, и в другой были люди, и карлики, и великаны, и живые, и мертвые. В пустом пространстве между изготовившимися к бою армиями тянулось к небу одинокое дерево. Высохший ствол, безлистые ветки, отслаивающаяся кора. Возможно, это был ясень. На ветвях ясеня, слева и справа, сидело по черному жирному ворону. Правого ворона звали Хугин. Левого — Мунин. Обе птицы голодно поглядывали вниз. У корней ясеня валялось чье-то облаченное в доспехи тело. Неведомо откуда, я знал, что труп, скорая воронья пища, принадлежит одному из нас. Либо это был Иамен. Либо я. Всматриваться получше мне не хотелось.

Над равниной глухо протрубил рог, и со скрежетом многих сочлений и звоном металла армии двинулись друг на друга. Я обернулся к некроманту.

Тот стоял, заложив руки за спину. Заметив, что я смотрю на него, Иамен сказал:

— Еще со времен Столетней войны полководцы поняли, что не стоит соваться в первые ряды атакующих армий.

Вместо того, чтобы ответить что-то разумное, я уставился вверх. Над пустошью, полем скорой и кровавой битвы, висел Марс. Правым глазом я видел мертвую красноватую поверхность планеты, изрытую метеоритными кратерами. Глазом левым: бородатого мужика в тунике, с коротким мечом гладиус. Вдоволь насладившись зрелищем, я сказал с идиотской убежденностью в голосе:

— Марс — это не мертвая планета и тем более не мужик в тунике и с мечом. Марс — это орехи, карамель и толстый, толстый, охуительно толстый слой шоколада.

Иамен задумчиво на меня посмотрел, будто осмысляя новую информацию. Только тут я заметил, что он обряжен в черные рыцарские доспехи, сапоги со шпорами, а за плечами его красивыми складками падает черный бархатынй плащ. Заломив бровь, некромант наконец ответил:

— Вы в этом твердо уверены?

— Абсолютно.

И тут, видимо, в качестве прощального привета от душки-Эрлика, что-то здорово звездануло меня по затылку.

Знакомый голос издевательски процедил:

— Толстый, толстый, охуительно толстый слой шоколада? Ингве, вы не перестаете меня удивлять.