Максим Далин - Зелёная кровь

Дождь шел ужасно долго. Ливень превращался в медленную морось, в водяную пыль, морось - снова в ливень, так прошло слишком много дней. Небо было серо и тяжело; мир то ли оплакивал людей, то ли смывал с себя следы древней въевшейся грязи.

Кажется, в первую неделю еще пытались назвать происходящее "эпидемией" - но слово совершенно не подходило к событиям. Во всяком случае, вряд ли разумно было искать следы каких-то болезнетворных микроорганизмов в том, что оставалось от тех, кто исчез в те дни.

Вернее, микроорганизмов хватало. В опубликованных отчетах перечислялись представители микрофлоры. По большей части они имели весьма отдаленное отношение к человеческим болезням. А то, что оставалось, имело такое же отдаленное отношение к трупу человека. Странный процесс в считанные мгновения превращал тело в перегной, просто в землю, в настоящую, более или менее плодородную почву. Стремительный распад поддерживали те, кто уже тысячи лет поддерживал в мире этот процесс. Но самое дикое в исследованиях заключалось в том, что и работники закрытых "почтовых ящиков", и члены Лиги Посредников совершенно отчетливо ощущали чудовищную естественность происходящего.

Закономерность.

Этого, конечно, никто не публиковал.

Началось по всему миру сразу, с разницей во времени, исчисляемой часами, если не минутами. Можно допустить, что в первые сутки событие произошло с мертвяками - но сложно утверждать наверняка. В первую неделю...

Сложно подсчитать точно, скольких потеряла в первую неделю человеческая цивилизация - или популяция, сказал бы Хольвин. Весы жестокой справедливости мира качнулись перед тем, как восстановить равновесие. Дождь лил, смешивая прах, превращенный в землю, с самой землей - потом выпал снег и на этом окончились похороны прежней жизни с ее привычным комфортом и ее будничным злом. От этой беды никому не удалось спрятаться или откупиться. Под открытым небом или в герметично закрытом бункере - смерть отмечала неотвратимо и безжалостно.

Социолог, пожалуй, вывел бы некую закономерность, избирательность этой всемирной косы - но закономерность не была абсолютной. Маргиналы и бродяги, наркоманы и пропойцы, носители наследственных болезней и люди с психическими вывихами ушли первыми, да. Но вместе с ними исчезли политики и военные, шоумены и большая часть имевших отношение к средствам массовой информации. Совершенно в одно и то же время.

Напасть предпочитала взрослых детям - но не всегда. Она пощадила многих членов Лиги - но далеко не всех. Агрессивные уходили быстрее рассудительных, и почти весь криминальный мир, обитатели колоний и тюрем, городское дно, канули в первые дни - но кое-кто из "рыцарей большой дороги" вдруг обнаружил себя уцелевшим, а жандармерия и тюремная охрана последовали за блатными авторитетами.

Только одна, чрезвычайно немногочисленная человеческая категория уцелела фактически в полном составе.

Хозяева.

Будто естественный отбор или рука судьбы заботились о безопасности жизни на планете, сберегая ростки новой человеческой породы. Именно из-за этой избирательности смерти оставшиеся в живых люди не обнаружили себя в кровавом хаосе рухнувшей цивилизации: от государственного аппарата осталась его самая надежная и самая некарающая из всех система - Лига.

Именно Лига в те первые недели быстро пресекла панику и отменила все попытки жесткого контроля со стороны остатков военной и полицейской машины. А потом стало нечего пресекать за исчезновением оной. В руках Лиги осталась единственная власть, которая казалась реально необходимой в ту зиму, очень снежную, очень холодную и очень трагическую: Лига располагала психологами и врачами, специалистами по чрезвычайным ситуациям и спасателями. Естественный отбор оставил значительно больше профессиональных спасателей, чем профессиональных убийц.

Потому что СБ в основном разделила судьбу всех, носивших оружие и пользовавшихся им против себе подобных. И никому не было ни могил, ни памятников, ни надгробных речей - прах отошел к праху, плоть стала землей, и снег укрыл землю своим вечным саваном, одинаковым для умерших растений и умерших людей.

А метель свободно несла свои белые перья вдоль опустевших автострад, и ветер выл и свистел на безлюдных улицах больших городов, как хотел. Людям почему-то казалось, что в поселках и пригородах безопаснее, чем в мегаполисах - может, инстинкт вел их ближе к лесу - уцелевшие, организованные Лигой, устраивались небольшими группами, общающимися по радио и через Всемирную Сеть. Кое-что из человеческой техники странным образом отказало в тот, первый день, еще до дождя - но это отказавшее не принадлежало к средствам связи.

Один из микробиологов Лиги, занимаясь исследованиями той зимой, открыл удивительных существ, питающихся радиоактивными отходами... Впрочем, Бруно изложил на сей счет собственную теорию: это открытие не могло произойти раньше, потому что раньше этих бактерий просто не существовало на свете, как и тех, кто теперь превращал в землю полиэтилен и сложные неорганические соединения, тысячами тонн валяющиеся на свалках всего мира...

Всю долгую зиму уцелевшие ждали, когда кончится эта странная напасть - или иссякнет сосуд гнева неведомых богов. Эксперты Лиги пытались вести статистику парадоксальных смертей. Иногда людям казалось, что карающая десница, наконец, устала - неделю, две, три не отмечалось исчезновений... но внезапно кто-то снова рассыпался мокрым прахом на глазах у уставших и отчаявшихся, бессильных предсказать и не знающих, что делать - и снова приходила давящая тоска ожидания.

Своего конца ждали. Или конца человеческой расы. Ужас был слишком силен, а в выборе этого разящего меча природа проявила какую-то зловещую символичность...

Но в начале апреля даже северянам стало ясно, что зима пришла к повороту. К середине весны тучи рассеялись, и пришло солнце, а вместе с солнцем на севере началось то, что уже волновало южан... продолжение этого затянувшегося на полгода Судного Дня.

Мир зацветал.

Первые ростки появились, едва наметились первые проталины - а потом новый лес рванулся к жизни с такой силой, будто позаимствовал ее у жизней, смешанных с землей. Люди, убившие любовь, люди, изнасиловавшие творчество, люди, растоптавшие разум вместе с верой, теперь, сами мертвые, похоже, воскрешали свое созидающее начало в зеленых стрелах, пробивающих асфальт, в побегах, зелеными венами оплетающих мертвый бетон. Деревья росли на городских улицах, как трава. Мачты освещения и линии электропередач оплели вьюнки и повилика - но ток высокого напряжения проходил в метре от гроздьев белых цветов, таких безмятежных, будто им ничего не грозило. Брошенные дома походили на горы, поросшие кустарником и цветущими травами; мох и папоротники поселились в тени супермаркетов, автомобили насквозь прорастали юные ели, ломая своими острыми вершинками крошащийся проржавевший металл. Но и это были еще цветочки.