Мария Теплинская - Короткая ночь

И жаль ей стало янтарных бус, как жаль было круглого зеркальца, оправленного в тополь. Но как их взять? Все равно ведь носить не сможет. А в воду бросить — Янка еще решить, что взяла-таки, да не надевает…

Леся еще мгновение задумчиво полюбовалась янтарем, потом быстро намотала низку на руку, словно браслет. Затем опустила просторный рукав, застегнула пуговку у запястья. Придирчиво оглядела руку — как будто ничего не заметно. Она уже приняла решение: янтарь нужно вернуть хозяину, причем вернуть так, чтобы с самим хозяином при этом не встретиться. И еще: Горюнцова хата стоит немного на отшибе, случайно мимо нее никак не пройдешь, а если кто увидит ее возле той хаты или даже просто на пути к ней… В потемках она и носа за порог не высунет, ее теперь и на аркане не вытащишь в такую пору! Остается одно: встать завтра пораньше, до рассвета, и отнести. А сейчас — хочешь не хочешь — янтарь придется нести домой. Ничего, положит пока в шкатулку, к другим своим прикрасам. До утра никто не заметит: Тэкля в ту шкатулку сто лет не заглядывала, а Ганулька пуглива, пальцем к ней не притронется, хотя Леся не раз уже ей говорила, чтобы не стеснялась, можно брать и надевать, что понравится. А уж к утру в хате того янтаря и не будет…

Выйдя к околице, Леся увидела Савла.: он стоял возле городьбы, привалясь к ней спиной. Он уже вставал и даже начал понемногу выходить из дома, слегка пошатываясь на нетвердых еще ногах. Однако бабка Марыля, приходившая к нему из леса, строго наказала его беречь и до тяжелой работы не допускать, а без дела он маялся, не зная, куда себя девать и, что еще хуже, остро переживал свою бесполезную немощь.

— Все бродишь где-то? — укорил он девушку. Однако слова его прозвучали не сердито, а скорее устало. — И что тебе все дома не сидится? Али мало тебе одной беды? Эх, Аленка!..

Леся молчала; янтарная нитка жгла ей руку, будто краденая.

— Вот нет тебя, а у меня сердце заходится, где ты, да что с тобой, — продолжал Савел уже на ходу. — И как тебе выходить-то не боязно: вся деревня вон пальцем на тебя кажет!

— Мне и боязно, да приходится, — вздохнула Леся. — Сам знаешь: и воды принести надо, и в поле тоже… Ты, кстати, не слыхал, что Михал твой любезный в поле учинил?

— Ну вот, опять ты о том же! — поморщился Савка. — Все забыть не можешь?

— Забудешь такое! — бросила Леся.

— Нет бы спасибо сказать! — обиделся Савел. — Думаешь, мне тот Михал был нужен? Сам знаю, что дурак набитый, слова путного от него не слыхал никогда! Для тебя же старался, чтобы тебя, дуру, было за кого пристроить… Ну да ладно, черт с ним, с Михалом, Янка так Янка, что ж теперь поделаешь! Я с ним поговорю еще — к Петрову дню, думаю, дело уладим. И нечего мне тут очи закатывать! — прикрикнул он на племянницу, увидев, как та побледнела. — Ты себя осрамила так, что дальше ехать некуда, теперь тебя даже Михал не возьмет, хоть воз серебра к тебе приплачивай! А Янка оторвет с руками, уж я его знаю! Для чего, ты думаешь, он все это затеял?

— Но ведь… — начала было она.

— Да знаю, слыхал сто раз! — перебил Савел прежним сварливым голосом. — До греха дело не дошло, да что с того толку? Хоть ты и чиста, а для людей — все одно порчена! И когда до тебя дойдет, в самом-то деле, что каковы бы люди ни были, а жить тебе — с ними!

Леся не нашла, что ответить. Едва ли не впервые за всю свою недолгую жизнь она признала, что даже недалекий упрямый Савел порой может быть прав.

В гостях у Галичей сидела тетка Хадосья; Леся еще с улицы услыхала через раскрытую дверь ее бойкий сорочий стрекот.

— Ну и видала я те рушники, а про себя не разумею: то ли ноги об них вытирали, то ли вовсе не из того места вытянули… А уж руки-то у нее точно не из того места выросли. Верно вам говорю!

— У кого, тетечку? — спросила мимоходом Леся.

— Да у Агатки, у кого же еще? У них же свадьба на Покров, аль забыли? Все по чести: сватовство, оглашение, приданое… Боров у них кормится к свадьбе, дак сала на нем — пальцев на шесть будет. Ей-Богу, сама щупала! Они меня сами до хлева водили — похвастаться! И рушниками своими Агата хвалилась давеча — а чем тут и хвалиться-то? Стаська моя лучше бы вышила, а про вашу Алену и вовсе речи нет! А эти, Агаткины, только на одно и годятся: улицы мостить!

— Да что ты все не уймешься? — укорила соседку Тэкля. — Рушники как рушники, не хуже прочих.

— Да при чем тут рушники — за вас мне обидно! — вздохнула Хадосья. — Я ведь слыхала, как девки Агату поздравляли, желали кто счастья, кто богатства… Да все честь ее девичью славили. И Лукаш по селу счастливый ходит, а рожа у него с того счастья глупая-глупая… А уж я-то знаю, что там за честь девичья, да какова ей цена! Я ведь только на прошлой неделе ту Агатку возле бань поймала — с Миколкой Грибом! Целуются, обжимаются, у девки все пазухи наружу, он к ней едва ли не под юбку лезет… Так отчего же, по какому это праву таким вот бесстыжим — все доброе, а другим, ни в чем не повинным — пинки да плевки? Я бы им так и высказала все, что про них думаю, да кто ж меня послушает?

— Да ну, Бог с ней, с той Агатой! — устало отмахнулась Леся. — Не стоит ей, право, завидовать, а пожалеть стоит. И за Лукаша она без радости идет, Миколка ей больше по сердцу, да вот не нужна она ему… Возле бань ее потискать — это он не прочь, а по-доброму, по-честному — на что она ему?

И тут Леся с удивлением поняла, что ей и в самом деле жаль Агатку. Как будто и не она совсем недавно выпускала когти с истошным криком: «Бей ведьму!»

— Да вот что, Алеся, — вспомнила вдруг бабушка, — слетай-ка на огород, нарви бурачков трошки да пелетрунки — холодник нынче сделаем.

Леся послушно побежала на огород, легко выдернула из рыхлой мягкой земли несколько молодых бураков — мощная мясистая ботва и крошечные, едва приметные корешки; затем нащипала эстрагона и мяты.

Когда она вернулась в хату, говорили уже совсем о другом.

— Да, кстати, — спохватилась отчего-то Хадосья, — день завтра жаркий будет, гряды полейте как следует.

— Я полью, — заверила Леся. — Вот встану завтра пораньше и полью.

— Я тоже, — откликнулась Ганна. — Вместе скорей управимся.

— Еще чего недоставало! — возразила Леся. — Тебе теперь только ведра таскать! Нет уж, я и сама как-нибудь обойдусь.

— Да, а соль-то у нас вся и вышла, — озабоченно протянула Тэкля, шаря на полках. — И мыло, помнится, на исходе.

— Да я схожу в воскресенье к Соломону в местечко, — откликнулся с лавки дед. — Побалякаем заодно.

— Аленку с собой возьмите — развеяться трошки, — пробурчал Савел. Он-то хорошо понимал, что коли батьку отпустить одного, тот непременно застрянет в местечковом трактире и домой заявится хорошо если к понедельнику.