Кирилл Клеванский - Генезис

В какой-то момент фехтовальщик ускорился настолько, что его полностью окружила песчаная сфера. Меньше чем через удар сердца из этого кокона вырвалась рука, крепко сжимающая эфес сабли. А за ней от кокона отделилась песчаная лента. Устремившись куда-то в закатную высь, она вскоре опала той самый пылью. Но уже давно, с другой стороны, выстрелила ее сестра-близнец. И еще не успел песок опасть, как за ней последовала третья, потом четвертая, пятая, восьмая… На арене, в закутке, окруженном каменными стенами, будто бы рассвело маленькое солнце, песчаное, но солнце. Когда же я присмотрелся, то еле сдержал вздох удивления. На каменной кладке, в местах, куда попадали песчаные ленты, образовались глубокие порезы. Простым оружием, совсем без магии, такого не сделать. А ее-то я не ощущал.

Наконец песчаная сфера исчезла, а на ее месте оказался измотанный человек. От его тела поднимался пар, хотя ночная прохлада еще не вступила в свои законные права. Руки его дрожали, как дрожит осенний лист, срываемый ветром. Дышал он через раз и явно прилагал для сего простого действия неоправданно большие усилия. Кое-как убрав сабли в ножны, он сел на корточки, а потом и вовсе развалился на песке, на манер какой-нибудь морской звезды. И в момент, когда он повернул голову в мою сторону, наши глаза встретились…

Пять секунд — таков был мой новый личный рекорд. Что неплохо. Хотя, если честно, я до сих пор не видел боевого применения этой техники. И от одной мысли о том, сколько еще предстоит работы, мне становилось дурно. Впрочем, сейчас меня это мало заботило. Устав, я с непередаваемым наслаждением развалился на песке. Остывший, он приятно холодил вспотевшую спину. Небо уже покрылось алым закатным саваном. То тут, то там раздавались трели ночных птиц. Эти маленькие хористы уже прочищали горло, разминали голосовые связки и готовились к новому концерту. И как бы я ни желал его послушать, но надо было собираться. Все же пропускать вечеринку не хотелось. Собираясь вставать, я повернул голову в сторону южной трибуны, прикидывая расстояние до раздевалки с купальней. И в момент, когда я уже почти собирался подняться, перед моим взором предстал ворон. Хотя назвать эту птицу вороном было бы оскорблением для этого пернатого. Размером он был с альпийского орла, а цвет его перьев был темнее самой непроглядной ночи. Когда мы встретились взглядами, я по достоинству оценил его красные глаза, больше смахивающими на горные рубины. Взмахнув исполинскими крыльями, он исчез в наступающей мгле. М-да. Академия не перестает удивлять своей фауной. То здесь королевские коты тебя из больницы выручают, то ворон-орел за тренировкой наблюдает… Впрочем, уже через пару минут я забыл об этом любопытном инциденте.

Поднявшись с земли и отряхнув штаны, я поплелся в сторону раздевалки. Открыв свой шкафчик, разделся. Убрал пропахшую потом одежду и, сделав себе зарубку в памяти, что не худо бы простирнуться, отправился в купальню.

Хотя «купальня» — слишком громкое наименование для этого уголка с трубой, из которой течет холодная, до стучащих зубов, вода. Но сейчас разгоряченному телу такой перепад был необходим. Быстренько растеревшись едким порошком, я открыл вентиль на полную катушку и запрыгнул под струю. По спине и груди будто утюгом провели. Но уже через мгновение нестерпимый жар обернулся промозглым холодом. Ухая и охая, я смыл с себя известь и, выпрыгнув тем же движением, насухо вытерся полотенцем. И все это меньше чем за минуту. Вот как армия на человека влияет. Пусть и наемная, но все же армия.

Выходя с полигона и откланиваясь мирно спящему старичку в будке, я в который раз отметил контрастность Сантоса. Здесь не бывает затяжных рассветов, заполняющих все небо бледно-розовым цветом, или долгих закатов, разливающих кровавое золото. В столице либо светло, либо темно. Вот и сейчас. Прошло не более десяти минут, а по дорогам уже бегут государевы люди с длинными шестами, на конце которых прикреплены масляные горелки. Они зажигают фонари. И постепенно улицы прощаются с густой ночной мглой и окунаются в театр безумных теней. В такое время нужно быть особенно осторожным: то, что вы примете за серую, унылую, но страшноватую тень, в следующее мгновение может оказаться искусным воришкой, грабителем или душегубом.

И что самое противное, в это время очень сложно отыскать кебмена. Мало кто из них рискнет работать в такой обстановке. Поэтому покинув территорию Академии, я сместил шляпу так, чтобы взору ничто не мешало. Поплотнее запахнувшись в плащ, я не спеша, наслаждаясь долгожданной прохладой, зашагал в сторону кабака. По дороге, что заняла не больше получаса, мне встретилось так мало разумных, что впору было радоваться за всех владельцев питейных и увеселительных заведений. Видимо, Турнир приносит деньги не только казне государя, но и деятелям сферы услуг.

Наконец, свернув с Седьмой Купеческой на Третью Рыночную, я оказался в тупичке, в конце которого, как маяк посреди океана, светились золотом окна кабака. Уже отсюда я слышал, как в этом трехэтажном здании веселятся студенты. Невольно я ускорил шаг, и полы плаща взлетели, поднимаемые встречным ветром. Скрипучая вывеска «Пьяный гусь» еще сохранила аромат свежей, недавно подновленной краски, заменяющей лак. Немного постояв перед дверью, я готовился, как ныряльщик подготавливается к затяжному нырку. Вскоре я открыл дверь и погрузился в совсем иную атмосферу.

Если на улице тьму несколько лениво разгоняли фонари, то здесь этой даме не нашлось даже самого пыльного уголка. Все утопало в сиянии свечей, ламп и магических огней. Если там, за порогом, царствовала безмолвная тишина, нарушаемая разве что шагами редких прохожих да треском цикад, то в кабаке я, казалось, не слышал собственных мыслей. На первом этаже вокруг своеобразного танцпола находились десять дубовых столов, и все они были заполнены. В самом кругу толпилось около дюжины пар. Десятки служанок не успевали приносить заказы и то и дело сталкивались с шумными посетителями. Примерно то же самое происходило и на втором, да и на третьем этаже. С той лишь разницей, что там не было танцпола.

Сегодня ночью в кабаке «Пьяный гусь» собралась добрая половина всех студиозусов. А студенты — это люди, умеющие праздновать на широкую ногу. Их гульбища редко заканчиваются без драк, дуэлей или иных подвигов, но все же в первой части балет протекает довольно интересно.

В этой безумной толпе, где изредка мелькали знакомые лица, я стал искать своих друзей и приятелей. Но, стоя в самом центре безудержной вакханалии, сложно отыскать что-либо вообще. А учитывая, что ежесекундно меня кто-то задевал локтем, пихал в бок, наступал на ногу или орал прямо в ухо, — просто невозможно. Благо вскорости меня нашли сами. Откуда-то сверху, под потолком, с которого свисала добротная, четырехуровневая магическая люстра, донесся шум. Сперва я не понял, почему разум выделил его из общей гаммы звуков. Но стоило устремить свой взор на третий этаж, как все встало на свои места. Там, перевешиваясь через деревянные перила, надрывал глотку массивный парень с добродушной физиономией. «Санта», — понял я.