Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

– Людей двое, – прошептал он.

– Второго не вижу, – ответил я.

– Видать, отлучился за хворостом…

– Взял бы из сигнального костра, – сказал я. – До чего же честные люди… и не с нами, обидно.

Он ухмыльнулся, сочтя шуткой, мы продвигались все медленнее, замирая при каждом движении часового. Он поджаривал, нанизав на прутик, на раскаленных пурпурных углях корочку хлеба, задумчиво хрустел им на крепких молодых зубах.

Я потянулся за луком, когда он поднялся и, разминая затекшие ноги, пару раз присел. Едва он повернулся к нам спиной, я молниеносно наложил стрелу на тетиву, торопливо прицелился. Струна больно щелкнула по пальцам, хотя я надел рукавицу. Норберт довольно охнул, когда далекая фигурка подпрыгнула, между лопаток мелькнуло белое оперение стрелы.

Когда он медленно повернулся, перед тем как рухнуть, мы увидели высунувшийся из груди окровавленный наконечник.

– Мощный удар, – сказал Норберт благоговейно. – Насквозь…

– Доспех кожаный, – возразил я. – Стальные бы так…

– Для часовых, – уточнил он, – важна скорость, а не защита…

Я убрал лук, мы начали спускаться уже без особой боязни, других часовых нет. Норберт шепотом начал просить научить стрелять так же, разведчикам это нужно позарез, но взглянул наверх и вскрикнул отчаянно:

– Что этот гад делает… Остановите!

Часовой, которого мы считали убитым, подтянулся на руках, оставляя кровавый след, сунул руку прямо в костер. К нам донеслось страшное шипение горящего человеческого мяса, а он ухватил в пригоршню горсть пурпурных углей.

Я поспешно схватил лук, Норберт с мечом наголо бросился на холм и уже был в двух шагах от умирающего, когда тот швырнул угли в заготовленную поленницу дров. Огонь вспыхнул резкий и яркий, сразу взвился оранжевым столбом.

Аромат горячего масла поплыл по воздуху, пламя охватило всю кучу, заревело, заставив нас отступить.

Норберт снял шлем и склонил голову, отдавая честь последнему поступку воина. Я подошел тяжелыми шагами, со скрытностью войска покончено.

Норберт сказал отчаянно:

– Он же был почти мертв!..

– Герои не умирают сразу, – ответил я невесело.

– Это был настоящий мужчина, – согласился он. – Сэр Ричард, что теперь?

Я с печалью смотрел на убитого, не просто боевая единица, каких много, в самом деле человек.

– Огонь увидят, – сказал я. – Уже увидели. Так что таиться больше не получится.

– Пойдем с развернутыми знаменами?

– Да, сэр Норберт. Скажем, что уступили настоянию наших отважных рыцарей.

Глава 7

Войско с развернутыми знаменами двигалось широкой волной по долине, чтобы не глотать дорожную пыль. Дважды видели пылающие костры на вершинах холмов, о нашем продвижении предупреждают все дальше и дальше. Крепость лорда Сулливана, как рассмотрел я уже вблизи, хоть и не замок в прямом смысле, но начинает в него превращаться: огорожена рвом, перед воротами переброшен широкий подъемный мост.

По мере того как мы приближались, из долины убегал народ, наступающие всегда бесчинствуют, а когда мы оказались в опасной близости к крепости, мост дрогнул и поднялся, оставив между нами и широкой башней глубокий ров с блестящими на дне остриями копий.

– Это не крепость лорда Сулливана, – сказал Норберт мрачно. – Его дальше.

– А это чья?

– Одного из вассалов, – объяснил он. – Хорошо действует, мерзавец. Поспешил укрепить, собрал неплохой отряд защитников…

Я отдал приказ разбить лагерь и выставить часовых, мы с группой военачальников выехали вперед и внимательно осматривали эту маленькую, но неприятную крепость.

– Там слишком много народа, – заметил сэр Альвар. – Любые запасы провизии скоро закончатся.

– Да, – согласился сэр Растер глубокомысленно, – им ничего не останется, как начать переговоры о сдаче… Как вы думаете, сэр Ричард?

Я ответил с раздражением:

– Нам идти дальше, а не заниматься никчемной осадой!

– Предлагаете штурм?

– Я ничего не предлагаю, – огрызнулся я. – Подумать сперва не пробовали? Вы не представляете, но, оказывается, думать можно не только после, но и заранее! Я сам это недавно открыл. Искренне рекомендую.

Сэр Альвар ответил миролюбиво:

– Хорошо, давайте сперва подумаем, хотя и непривычно как-то… Думать, когда нужно действовать? Будто мы и не рыцари, а не знаю кто. И вообще…

Наверху башни несколько человек кривлялись и выкрикивали ругательства в мой адрес. Я помалкивал, что-то здесь не так, они ж понимают, что их песенка спета, рано или поздно захвачу эту груду камней, а затем всем припомню, кто что обо мне говорил…

Наши лучники пробовали обстреливать из луков, я с гордостью видел, что композитные луки бьют на треть дальше обычных и достигают верха башни. Тяжелые стрелы со стальными наконечниками высекают злые искры о камень стен, однако оскорбители умело прячутся за барьером, а в ответ стреляют сами. Правда, безуспешно, после долгих перестрелок двое наших получили легкие царапины, а достали ли кого-то из местных, неизвестно.

Рыцари обсуждали, кто поведет на штурм, самому майордому зазорно заниматься такой мелочью, сэр Растер тоже вельми солиден и грузен, Арчибальд слишком родовит, а в той башне нет ни герцога, ни даже графа…

Альвар сказал весело:

– Поставим виконта Штаренберга из Фезензака? Он горит безумной отвагой, прям как сенмариец, громко восхищается вами, сэр Ричард, и готов служить вам душой и телом.

– Слишком громко, – ответил Арчибальд, поморщившись. – И часто. Как будто торопится, чтобы поскорее его слова попали майордому в уши.

Я проворчал:

– Может быть, это и хорошо? Если он всего лишь виконт, то ему не место в главном зале, и на глаза мне попасть трудно. Я не против. Но вообще-то решайте сами.

Я мудро удалился, чем больше у них самостоятельности, тем больше и ответственности. Если все возьму на себя, то в случае неудачи я полный дурак, что не умеет руководить, зато в случае победы я в любом случае, кто бы ни командовал штурмом или осадой, – победитель!

Азию завоевал Александр Македонский, хотя у него были гениальные полководцы, Рим тряхнул Ганнибал, хотя еще его отец Гадзрубал все подготовил и обеспечил наступление, но слава все равно достается тому, кто у руля.

На вершине среди зубцов блеснуло зеленым. Я ощутил страшный удар в левую сторону груди, небо и земля поменялись местами. Я грохнулся о землю, перекатился несколько раз, загребая полные пригоршни, дыхание сперло, дышать тяжко, панцирь смят, как лист бумаги, вмятина с радужными краями, словно железо мгновенно раскалилось и тут же остыло.