Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

Ставгар же, шепча что любит, вновь склоняется надо мной. Покрывает частыми, быстрыми поцелуями шею и грудь, а его руки ласкают и нежат мою кожу.

Ответом на его яростное и, в то же время, нежное домогательство становится охватившее меня нестерпимое желание близости. Оно заставляет изогнуться дугой, впиться ногтями в плечи Бжестрова. а из моего горла вырывается стон:

— Боги, как сладко!

А еще через миг звук собственного, искаженного страстью, голоса наконец-то отрезвляет меня. Вспомнив о так и не завершенном обряде и о возможном гневе Лучницы, я что есть силы отталкиваю от себя Бжестрова:

— Нет! Мы не должны…

И в тот же миг все плывет у меня перед глазами.

… Пробудившись, я не сразу смогла сообразить, где я и что со мною происходит. Голова по-прежнему шла кругом, лоб горел, точно в лихорадке, а тело словно бы еще ощущало привидевшиеся ласки. Желание близости — острое и какое-то мучительное, заставляло меня одновременно задыхаться от жара в крови и дрожать от охватившего тело озноба.

Все еще слабо отдавая себе отчет о том, что делаю, я кое-как выбралась из кровати и, шатаясь, добралась до окна. Рванула на себя тяжелые створки, и в комнату хлынул холодный воздух из сада. Он нес в себе первое ледяное дыхание близящейся зимы и запах увядающих цветов, а я пила его, точно лекарство, совершенно не обращая внимания на то. что стою у окна в одной рубахе, а мои ступни холодит каменный пол.

Неистовое желание по-прежнему держало меня в тисках, разливалось по телу горячечным огнем, но свежий воздух немного прояснил мысли, и в тот же миг мои пальцы еще крепче вцепились в оконную створку. Отвар! Меня все же опоили, и струящееся сейчас лавой по жилам желание имело отнюдь не естественную природу.

Приворотное? Но кому и зачем понадобилось скармливать мне подобную мерзость? Ради чего? Едва прояснившаяся голова вновь закружилась, а мысли понеслись в какой то безумный пляс, так что я, тщетно пытаясь сохранить остатки рассудка, застонала.

Действие зелья оказалось настолько сильным, что впору было поспешить в святилище, и там, обняв ноги изваяния Малики, просить богиню снять охвативший меня морок… Но я чувствовала, что это пустая затея — мольбы не помогут…

Так и не затворив окна, я, шатаясь, побрела к сундуку со своими вещами, и, откинув крышку, бессильно повалилась возле ларя на колени. Среди привезенных из Дельконы трав были и такие, что помогали очистить кровь от яда — я надеялась, что отвар из них сможет мне помочь, но не успела собрать все необходимое, как в дверь постучали. От неожиданности я просыпала уже собранные травы обратно в ларь, а из-за двери раздался встревоженный голос Ларинии:

— Энейра! Что случилось? Тебе плохо?.. Я слышала, ты стонала!

Вот только ее мне сейчас и не хватало!.. Мысленно кляня дурной норов Седобородого, вновь сыгравшего со мною такую шутку, я медленно поднялась с колен, а жрица, не получив ответа, вновь принялась тарабанить в дверь и увещевать меня впустить ее.

Понимая, что от смуглянки так просто не избавиться, а громкие крики и шум лишь привлекут к себе ненужное внимание, я кое-как добрела до входа и, распахнув дверь, едва не решила в первый миг, что вижу перед собою полночную мару.

Жрица тоже была одета в одну ночную рубашку, а растрепавшиеся пряди распущенных кос укутывали плечи и грудь Ларинии, точно черная шаль. По лицу смуглянки разливалась восковая бледность, опухшие губы были искусаны до крови, а глаза лихорадочно блестели.

— Что ты делаешь здесь в такой час? — задав вопрос, я покрепче ухватилась за дверной косяк, перегораживая вход в свою комнату, а Лариния. сделав шаг вперед, коснулась ладонью моей щеки и прошептала:

— Дурное предчувствие… Мне показалось, тебе нужна помощь…

Ладонь смуглянки скользнула вниз. Миг — и мелко дрожащие пальцы жрицы принялись теребить завязки моей рубашки, а сама Лариния. приблизив губы к моему уху. произнесла с придыханием:

— Впусти меня — не держи на пороге. Я же вижу, чувствую…

Этот жаркий, чувственный шепот стал последним, недостающим камешком в уже почти сложившейся мозаике событий и предположений, и я, смекнув, что к чему, ощутила, как внутри меня закипает гнев. В этот раз я не противилась ему — злость отрезвила, разом заглушив снедающее тело желание. Перехватив руку жрицы, я отбросила ее от себя так, точно соприкоснулась с ядовитой гадиной, и брезгливо вытерла ладонь о рубашку:

— Уходи. Лариния. Немедленно.

— Энейра. — смуглянка, похоже, не ожидала встретить отпор, а потому отступила назад, но уже через мгновение вновь подняла глаза, в которых блестели слезы. — Почему ты так говоришь со мною? Разве я не твоя подруга?

Губы и подбородок жрицы мелко задрожали, а устремленные на меня глаза наполнились непониманием и обидой… А вот жест, которым она поднесла руку к своему лицу, был излишне нарочитым и искусственным, убивая тем самым все, устроенное для меня представление.

— Подруга, не отрицаю… И настоятельно советую не стоять в холодном коридоре босиком, а скорее вернуться в свою комнату и лечь спать. Добрых снов!

Не дожидаясь ответа Ларинии, я отступила назад и захлопнула дверь прямо перед носом ошарашенной жрицы. Поспешно задвинула щеколду и, чувствуя, что силы покидают меня, прижалась к гладко оструганному дереву.

Из коридора донесся разочарованный вздох, а затем неразборчивое бормотание и быстро удаляющиеся шаги — лишнее доказательство того, что все произошедшее было заранее подстроено и разыграно, точно по нотам… Заступница, как же это мерзко!..

Колени словно бы подломились, и я, не чувствуя ног, медленно сползла на пол. Возбуждение и злость прошли, вымотав без остатка. Теперь меня била крупная дрожь, но глаза были сухи. Обхватив себя руками, я, сидя на полу и прижавшись спиною к двери, тщетно пыталась унять вышедшее из повиновения тело, и думала о том, чего избежала…

Конечно же, я слышала о том, что иногда некоторые, живущие вдали от всего мирского, жрицы начинают проявлять склонность к своему полу, беря роль, издавна отведенную мужчинам.

Такое поведение жестоко порицалось, потому как мало того, что являлось противоестественным, еще и вносило сумятицу в храм, порождая страсти и влечения, которых просто не должно быть у удалившихся от соблазнов служительниц Милостивой.

Такие случаи были редки, и я совершенно не ожидала, что столкнусь в храме с подобным непотребством. К тому же мой ум был слишком поглощен уроками и странностями Мэлдина. и я не сразу поняла, что Лариния ведет себя не как настырный соглядатай, а как самый настоящий ухажер — подарки, сладкие речи, внимание… А потом — подавляющее волю и разжигающее страсть зелье.