Михаил Задорнов - Рюрик. Полёт сокола

— Жив остался… эта ведьма, сестра воеводы, колдовством освободила его, а потом и сам Ольг пожаловал, людей наших убил… — сорвав с себя зловонную одежду и с удовольствием погружаясь в ещё не совсем остывшую воду, — ответил изведыватель. — Но подробности потом, на рассвете купцы уходят в Киев, нам надо успеть на их лодьи.

— Почему в Киев?

— У нас нет выбора, дружинники воеводы перекроют все дороги и водные пути, особенно на север и запад.

— Хорошо, я возьму самое ценное, — мрачно согласился Энгельштайн, громко вызывая слугу Эрлиха.

— Что случилось, святой отец? — сонно моргая и шлёпая босыми ногами, спросил здоровенный рыжий слуга в исподнем, появившись в светлице.

— Сбор по первому варианту, быстро! — рыкнул на него обычно мягкий и невозмутимый хозяин.

Озлобленная, с чёрным сердцем, возвращалась Велина в Изборск. Всё вокруг теперь казалось чужим и неприветливым. С какими надеждами уезжали они с Вадимом отсюда. Посадником в Нов-град, это не шутка! А если будет на то Господня воля, с посадского можно и в княжеский терем переселиться! От такой мысли дух захватывало, и сладко томно становилось в груди… И вот ныне ни Вадима, ни княжеского, ни даже посадского терема… Отправлена в старый отчий дом, да ещё и под надзором, во всём отчитываться уличному старосте должна, без его разрешения ни шагу ступить, а из града и вовсе выезжать Ольг с Рюриком запретили. Пленница…

А ведь и убить могли! Ефанда, дурочка, заступилась, добросердечная, вишь ли. Конечно, с Рюриком спуталась, княгиней хочет стать, это при живой-то жене! Хорошо, что заранее, перед охотой на Рарога, успела Ружене весточку передать, теперь она ему устроит счастливое житьё! Одно худо, как схватили, вид сделала, будто дитём тяжела, да так складно притворилась, что даже эта проклятая колдунья Ефанда поверила. Только опасность казни давно миновала, а меня всё мутит, будто и в самом деле затяжелела, неужто, колдунья чего наворожила? А что, если я и в самом деле, того?… Всю долгую дорогу от Ладоги было дурно, нутро то и дело наизнанку выворачивало. Неужто, от воеводы, ведь одну-то ноченьку с ним и была всего. А может… я ж за седмицу перед тем ещё с… ладно, не нужно мне дитя это, надобно выспросить поточнее, чего в таких случаях пить надо, чтоб плод сбросить. С Вадимом-то, наоборот, старалась родить, да не получалось, а вот теперь и не хотела, да вышло. Фу, снова мутит, точно, как приеду, непременно изыщу зелье потребное. Хотя, постой, Велина, постой, если проклятая ведьма только на одни роды заклятье наложила, то плод и так на третьем-четвёртом месяце сам выйдет, а если нет, то я тем дитятею братцу-то чародейки кровушку попорчу, я его и отсюда достану. Нет, коли будет с плодом всё, как надо, непременно рожу, младший братец Андрею будет… — Велина не заметила даже, как от этих мыслей её сразу перестало мутить, в очах вспыхнул угасший было огонёк сладостно-злорадной мести. — Непременно рожу, и коли будет снова мальчик, то назову Олегом!

— Мне нужно на торжище! — топнула ногой Ружена, когда Вольфганг в очередной раз терпеливо объяснил, что сейчас ей нельзя никуда выходить из терема, потому что её жизни угрожает опасность. Она кричала и возмущалась, но исполнительный помощник воеводы остался непреклонным. Покричав и даже поплакав, княгиня молвила примирительно, с некоторой издёвкой:

— Коль за мою жизнь фоевода с князем так озаботились, то моей сенной дьевке хоть можно пойти на торжище и купить то, что мне надобно?

— Служницами распоряжайся по своему разумению, — кратко молвил изведыватель.

Однако через короткое время после возвращения прислужницы с торжища из светлицы княгини раздался отчаянный вопль.

Перепуганный Вольфганг влетел в светлицу, ожидая самого худшего… Ружена рвала на себе рыжие власы и стенала, когда же увидела в дверях своего хранителя, то завопила ещё более.

— Уйди отсюда, пусть фсе уйдут, мне никто не нужен, дайте мне умерьеть, если меня никто на этом сфете не льюбит! — она рухнула на ложе и задрожала всем телом в глубоких рыданиях. Подбежавшие прислужницы хотели было подойти к княгине, но она так закричала на них, что девицы перепуганными воробышками фыркнули всей стайкой из светлицы. Изведыватель тоже хотел выйти за дверь, когда в руках заплаканной Ружены блеснул короткий, чуть изогнутый нож. Вольфганг шагнул к княгине, но та, приставив острое жало к своей груди, закричала: — Не подходьи, я убью себья, всё рафно я никому не нужна, я фсем только помеха!.. — очи её горели огнём отчаяния.

Изведыватель вытянул вперёд руку, будто предостерегая, и молвил по-франкски:

— Почему никому не нужна, почему никто не любит, я тебя люблю, Ружена, мне ты нужна, и я всегда буду подле тебя… Брось нож, брось это холодное железо, возьми мою руку, она тёплая и верная, брось клинок, Ружена! — Он говорил и говорил, медленно приближаясь к княгине. Наконец оказался на расстоянии шага. Княгиня продолжала рыдать, но лезвие потихоньку опускалось в её дрожащей руке.

— Подойди ко мне, Ружена, — позвал тихо воин, — подойди, только нож брось, ещё меня поранишь ненароком, — попросил он. Она недоверчиво посмотрела прямо в очи своего хранителя, стараясь уловить в них фальшь, хоть самую малую, но очи его были открыты, и в них читалось только доброе участие. Ружена выронила нож и, сделав шаг навстречу, упала на грудь воина, тут же зайдясь в ещё более сильном рыдании, мешая словенские и немецкие слова, а он гладил её, как девочку, по рыжим растрёпанным волосам, продолжая говорить ласковые слова на родном их языке, пока она немного успокоилась. Вольфганг довёл всё ещё всхлипывающую Ружену до ложа, бережно, как малое дитя, уложил и прикрыл сверху вязаным пуховым платом. Подобрал и сунул за пояс небольшой нож с серебряной рукоятью и тут увидел на полу кусочек тонкой бересты. Подойдя к окну, ещё раз оглянувшись на лежащую княгиню, прочёл: «Досточтимая регина, твой муж Рерик обманывает тебя, он проводит время с Ефандой. Прими в дар сей восточный кинжал, как символ нашей надёжной защиты. Преданный тебе Отто».

— Кто такой Отто, Ружена? — строго спросил Вольфганг.

— Это… наш с тобой земляк из готского двора, — приподнявшись, почти спокойно пояснила на немецком княгиня, — у него лавка платяная и всякие женские прикрасы… А ты… Ты иди, Вольфганг, мне нужно привести себя в порядок…

Ружена с дочерью стояла на пристани Нов-града и глядела, как дюжие грузчики переносили её скарб — многие короба, корзины и сундуки — по шатким мосткам с пристани на плоскодонную лодью, что легко проходит отмели по Волхову. О чём думала княгиня? Может, о том, что так и не обрела желанного счастья здесь, в чужом для неё граде, так и не ставшем родным. Как бы ища убежища от тяжких мыслей, она прижалась к крепкому плечу Вольфганга. Тот, молча, нежно погладил её рыжие волосы.