Елена Плахотникова - Ларт Многодобрый

Подниматься в облом. Даже двигаться неохота. Будто всю ночь вагоны разгружал. С крупным и тяжелым грузом. Я поворачиваю голову и смотрю на небо. Бледно-серое. И никаких облаков. Но это там, где мне видно. Основную часть неба и равнины загораживает камень. Не знаю, из какой породы сделаны эти торчуны?

Приходится выпутываться из подстилки и вставать.

Качает, однако.

Но помогать мне никто не собирается. А вот прогуляться со мной Крант, кажется, не против. Мол, куда меня, болезного, без охраны пускать.

В таком вот «жизнерадостном» настроении я покидаю нашу стоянку. И тут же замечаю оплавленный штырь. Тот самый, возле которого Асс рассыпал свои бибки. И настроение у меня почему-то лучше не становится.

И пейзаж под стать моему настроению. Равнина цвета детской неожиданности. На ней какие-то уродливые фиговины, будто этой «неожиданностью» измазанные. И небо уныло-серого цвета. На такое глянешь – напиться и забыться хочется. А протрезвеешь, сгрести всю эту срамоту – и в прачечную. Или в мусорный бак, если не захотят стирать.

У горизонта небо совсем уж поганого оттенка: сизо-багровое в черно-желтых пятнах.

Только глянул, и тут же шибануло в нос гниющей плотью и застарелым гноем. Да-а. Дохлое дело. Рану такого вида я бы не взялся лечить. Тут ампутация нужна. Да и то – никаких гарантий.

Вспомнил, что я не в операционной, и чуть попустило. Но долго смотреть на это безобразие… я не настолько мазохист.

Резко отвернулся и чуть не столкнулся с Крантом. Повезло, что у него реакция лучше. Если бы все только от меня зависело…

– Нутер… – вежливый шепот за ухом.

Смотреть на равнину – мало радости, и я переключился на единственный живой объект, который чего-то хочет от меня. Но Кранта слишком мало, чтобы спрятать за ним открытую рану неба. Остается только пялиться под ноги.

Две пары сапог. Пыль такого же цвета, как и равнина. На почве – грубые шрамы, будто от сильных ожогов. «Веселенькое» местечко. Встретить бы того, кто его придумал… ампутировал бы воображалку на фиг! Вместе с головой. И денег бы за работу не взял.

– Нутер…

– Чего?

– Банулма ушла?

Смотрю на нортора. Он что, издевается надо мной?!

На морде сберегателя почтительная невозмутимость.

– Повтори, чего ты сказал!..

Повторяет. Слово в слово. Не сразу, но до меня доходит. Иногда я бываю на редкость тупым. И сегодня, похоже, тот самый день.

– Ушла. И надеюсь, больше не придет.

– Придет, – «радует» меня Крант. – Начался сезон банулмы.

– И долго он… длится?

– Сезон.

– Ага. Понятно.

Хотя ни хрена мне не понятно, если честно. Но спросить, сколько дней в этом сезоне, не успеваю.

– Повезло нам, что ты Видящий, – изрекает Крант.

– А-а?..

– Банулма в этом году раньше пришла.

– Что ж Асс ее проморгал-то?

– Ее не всем дано видеть. Даже из тех, кто зрит будущее.

– Ага, будущее… Как же. Какое ж это будущее, если его изменить можно?! – фыркаю зло и насмешливо. Вот поругаться сейчас я очень даже не против. Или поспорить, на крайний случай.

– Будущее нельзя изменить. Видящие только предупреждают об опасности. Как ты предупредил нас.

– Ну да. А если в следующий раз у меня не получится?

Блин, как же я не люблю слово «ответственность»! Еще больше, чем слово «должен».

– У нас опытный Первоидущий, господин. Теперь он знает о начале сезона и будет осторожнее.

– Выходит, он и об этом укрытии знал, и специально гнал нас сюда?..

На этот вопрос я не получаю ответа, да и не ждал его, если честно. А с караванщиком нам реально повезло. Тертый мужик оказался. Поверил он моей болтовне или нет, не знаю, но действовать решил по принципу: лучше перебдеть, чтобы потом не было мучительно больно.

А застань нас буря под открытым небом, никто не спасся бы.

– Кто-то бы спасся, – поправляет меня Крант. – Из тех, кто знает, что делать. И кто делает, а не боится.

А я смотрю на Кранта и пытаюсь понять: он мысли мои прочитал или я сам их озвучил, и не заметил.

У горизонта полыхнула зарница. И я вдруг увидел… или вспомнил…

Красно-оранжевая сеть дрожит под напором силы. Как отяжелевшая от росы паутина. Ветер трогает ее, и капля срывается вниз. Падает сверкая. Превращается в огромную ветвистую молнию. А внизу – люди и животные. Кто-то в ужасе бежит. Кто-то остается на месте. Замирает от страха. Или строит защитный контур. Кто-то отдает приказы. Им повинуются. Или не слышат их. Бегут. Сгорают… Еще капля огня срывается вниз…

– Нутер?..

С трудом прихожу в себя. Глаза пялятся на горизонт и не хотят закрываться. Хоть пальцами их придавливай!

– Там туча, видишь?

Крант смотрит сначала по сторонам, потом на меня и совсем уж в последнюю очередь туда, куда я показываю.

– Не вижу, нутер, – не сразу отвечает он.

– Но я же!..

– Ты – Видящий. А я всего лишь сберегатель твоего тела.

«Всего лишь». Ну-ну. Побольше таких «всего лишь», и лекари этого мира вымрут с голоду.

– Твоя банулма ушла туда. И сейчас под ней караван. Кажется. Ты бы видел, что там…

Мне все-таки удается закрыть глаза, и я чуть не падаю.

– Тебе надо отдохнуть, нутер. Ты потратил много сил.

– Ага.

Разворачиваюсь и, как послушный мальчик, топаю к лежбищу. Пока Крант не решил, что меня нужно нести. Зрелище получилось бы то еще. А спорить с нортором… здоровья у меня не хватит. Особенно сейчас.

– Ладно. Идем, поднимем нашу спящую команду. Ужинать пора.

– Уже утро.

– Значит, еще и позавтракаем. Жрать хочу, словно дня два не ел! И спать… С чего бы это?

– Все Видящие много едят. И много спят.

– С таким режимом и растолстеть недолго.

– Среди них нет толстых.

– Уже хорошо. Но что-то не нравится мне эта работа.

Останавливаюсь, и рука Кранта тут же мягко касается плеча.

– Кто-то должен смотреть на банулму.

Спасибо. Утешил. Утешитель ты мой! Не думал, что это тоже входит в работу телохранителя.

Иду дальше… Ноги подгибаются. Глаза закрываются сами собой. За мной, надежный и заботливый, как медбрат из психушки, идет Крант. Готовый подхватить, удержать. Не-э, приятель, я на своих, я уже большой…

– Смотреть на банулму? Ну да. За ней надо присматривать. А то встретишь ее в чистом поле…

– Надеюсь, нутер, этого не случится.

Если бы желания телохранителей сбывались, жизнь их клиентов стала бы очень скучной.

Не знаю, сказал я это или только подумал.

Кажется, я заснул раньше, чем добрался до подстилки.

Второй караван мне не приснился. И не приглючился. Вот только путь к нему я постыдно продрых. Но самое интересное не пропустил. Наверно, у Пал Нилыча научился. Старик тоже мог все дежурство продремать, а серьезного больного везут – Нилыч свежий и бодрый, как пучок молодого салата.