Родерик Гордон - Туннели

Голос Кэла оторвал его от размышлений. Младший брат вдруг перебил Имаго, который едва приступил к следующей истории.

— Как ты думаешь, может, у Тэма получилось? — спросил Кэл. — Ну… это… убежать?

Имаго резко отвернулся от него и начал рассеянно чертить пальцем в пыли, не зная, что сказать. Повисла тишина, и лицо Кэла снова стало печальным.

— Я не верю, что его больше нет. Он был для меня дороже всех.

— Он всю жизнь сражался с ними, — сказал Имаго. В его голосе чувствовалось напряжение. — Тэм, конечно, был не святой, но он кое-что давал нам. Надежду. И нам становилось легче. — Он помолчал, глядя куда-то в стену за спиной у Кэла. — После смерти Клешни начнутся чистки… и репрессии, каких много лет не бывало. — Он поднял с земли пещерную жемчужину и повертел ее в руках. — Но я бы не вернулся в Колонию, даже если бы мог, — закончил Имаго, щелчком бросив жемчужину в воздух. Она упала точно в центр колодца.

Глава 38

— Пожалуйста! — взмолился Честер из-под мокрого, припитавшегося потом колпака, прилипшего к лицу и к шее.

После того как его выволокли из камеры и вывели в приемную полицейского участка, ему что-то нацепили на голову и связали руки. Потом его оставили стоять там, в душной темноте, и прислушиваться к непонятным звукам вокруг.

— Пожалуйста! — отчаянно закричал Честер.

— Заткнись! — рявкнул хриплый голос прямо у него над ухом.

— Что происходит?

— Тебя ждет маленькое путешествие, сынок. Маленькое путешествие, — ответил тот же голос.

— Но я ничего не сделал! Пожалуйста!

Мальчик услышал шарканье башмаков по каменному полу, и его толкнули в спину. Он упал на колени. Со связанными за спиной руками подняться он не мог.

— Вставай!

Его дернули вверх. Честер стоял, покачиваясь; его ноги словно превратились в студень. Он знал, что надвигается решающий момент, что дни его сочтены, но что именно с ним произойдет, ему предстояло узнать только в самом конце. В тюрьме никто не говорил с ним, да и сам Честер не пытался расспрашивать Второго Офицера и его коллег, боясь новых издевательств.

Он жил как приговоренный к смерти, не знающий, в каком облике явится эта смерть. Мальчик цеплялся за каждое бесценное мгновение, надеясь его удержать, но они ускользали от него одно за другим. Единственное утешение Честер находил в том, что его куда-то повезут на поезде, так что у него оставалось еще немного времени. Но что будет потом? Что такое Глубокие Пещеры? Что с ним там сделают?

— Пошел!

Честер сделал несколько шагов вперед, не зная, куда ставить ноги и ничего вокруг не видя. Он уперся во что-то твердое, а потом звуки вокруг изменились. Эхо. Крики, но они доносились издали, с открытого пространства.

Вдруг послышался гул множества голосов.

«О нет!»

Мальчик понял, где находится: на улице перед полицейским участком. А голоса принадлежали огромной разъяренной толпе. Ему и без того было страшно, а теперь стало совсем жутко. Толпа. Насмешливые крики и свист раздавались все громче и отчетливее, и он почувствовал, как его взяли под руки и потащили. По неровному булыжнику, которого изредка касались его ноги, Честер понял, что его ведут по главной улице.

— Я ничего не сделал! Я хочу домой!

Он тяжело дышал, давясь собственной слюной и слезами, которые затекали ему в рот при каждом вдохе.

— Помогите мне! Кто-нибудь! — кричал Честер, не узнавая собственного измученного голоса, искаженного колпаком.

Обезумевшая толпа продолжала вопить со всех сторон.

— ВЕРХОЗЕМСКАЯ ДРЯНЬ!

— ВЗДЕРНУТЬ ЕГО!

Все больше и больше голосов повторяли одно и то же слово.

— ДРЯНЬ! ДРЯНЬ! ДРЯНЬ!

Они кричали на него! Столько людей кричало на него! У Честера внутри все перевернулось от этой страшной мысли. Он их не видел, и от этого становилось еще хуже. Перепуганному мальчику показалось, что его сейчас стошнит.

— ДРЯНЬ! ДРЯНЬ! ДРЯНЬ!

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо… помогите! Пожалуйста, помогите мне… пожалуйста! — он задыхался и всхлипывал, не в силах сдержать слезы.

— ДРЯНЬ! ДРЯНЬ! ДРЯНЬ!

«Я сейчас умру! Я сейчас умру! Я сейчас умру!»

Эта мысль пульсировала у него в сознании в такт со скандированием толпы. Люди были так близко, что он чувствовал их общую вонь, мерзкий запах их общей ненависти.

— ДРЯНЬ! ДРЯНЬ! ДРЯНЬ!

Честеру казалось, что он падает на дно колодца в водовороте криков и жестокого смеха. Он больше не мог терпеть. Он должен был что-то сделать! Он должен был убежать!

Ослепленный ужасом Честер попытался вырваться, вступив в неравную борьбу с крепко державшими его двумя людьми. Но огромные руки только сильнее сжались на нем. Хохот и визг стали еще громче — толпа смеялась, глядя, как он извивается. Выбившись из сил, Честер понял, что сопротивляться бесполезно, и застонал:

— Нет… нет… нет… нет…

Тут совсем рядом с ним раздался слащавый голос. Он почувствовал, как губы говорящего коснулись его уха.

— Ну же, Честер, соберись! Неужели ты хочешь расстроить этих славных леди и джентльменов?

Честер понял, что это Второй Офицер. Полицейский явно наслаждался происходящим.

— Пусть они на тебя посмотрят! — сказал другой голос. — Пусть увидят, кто ты такой!

Мальчик почувствовал свою беспомощность. Никакой надежды не осталось. «Я не верю… Я не верю…»

На мгновение показалось, что крики, визг и улюлюканье прекратились. Он как будто оказался в центре смерча, как будто время остановилось. Потом руки подхватили его за щиколотки, помогая ему подняться на какую-то ступеньку.

«И что теперь?»

Его толкнули на скамью, впечатав в спинку, чтобы он сел прямо.

— Увозите его! — рявкнул кто-то.

Толпа взорвалась одобрительным криком и свистом.

То, куда посадили Честера, дернулось вперед и поехало. Ему послышался стук копыт. «Повозка? Да, повозка!»

— Не надо! Это несправедливо! — взмолился мальчик и бессвязно забормотал.

— Ты получишь по заслугам, сынок! — почти доверительным тоном сказал голос справа. Это снова был Второй Офицер.

— Это и так слишком мягкое наказание, — заметил незнакомый голос слева.

Честер затрясся.

«Значит, это конец! О боже! О боже! Это конец!»

Он подумал о доме, и на него нахлынули воспоминания: телевизор в субботу утром, мама стряпает на кухне, пахнет вкусной едой, папа спрашивает со второго этажа, готов ли завтрак. Такие радостные, такие приятные, такие обычные минуты. Казалось, что они остались в другом веке, в другой эпохе.

«Я больше никогда, никогда их не увижу. Их больше нет… Ничего больше нет… Все кончено… Навсегда!»