Дэйв Дункан - Путь воина

— О!

— Но мы с тобой подходим. Эта клятва — для тех, кто спас друг другу жизнь, и обязательно в бою. Я думаю, друг Нанджи, что именно для этого боги и послали нас в эту битву. Я спас тебя от Тарру, а ты меня — от Ганири. Эта клятва, конечно же, очень редкая, но, может быть, просто потому, что о ней мало говорят.

Глаза Нанджи светились в темноте. Секретные знаки и страшные клятвы вот в чем суть воинства, так что тайная клятва — это двойное удовольствие для него.

— Расскажите, о чем она, и я поклянусь, — сказал он.

Исследования Катанджи продвигались. Он уже снял с Зорьки то малое, что на ней было, но не собирался останавливаться на этом. Нанджи, конечно, очень любит своего младшего брата, и к сексу он относится удивительно легко, но неужели настолько легко…

Уолли с трудом отвел взгляд.

— Не торопись так, Нанджи, — предупредил он. — В некотором смысле эта клятва еще страшнее, чем третья. Но она справедлива. Она равным образом связывает обе стороны, здесь нет такого, чтобы один был рабом, а другой — хозяином.

В темноте раздалось покашливание Хонакуры.

— Это, наверное, клятва братства, светлейший?

— Да, — ответил Уолли с улыбкой. — Видишь ли, Нанджи, бог сказал, что в первую очередь я должен найти брата… А ни о каких своих братьях я ничего не знаю.

— Это я? — воскликнул Нанджи с воодушевлением. — Бог имел в виду меня?

— Да, я уверен в этом: он привел тебя на берег, и, выходя из воды, я просто налетел на тебя. У тебя есть своя роль, которую ты сыграешь для Нее, но сначала ты должен принести мне клятву брата.

— Расскажите, о чем она!

Время шло. Юбка Катанджи упала на тюфяк.

— Нанджи, — сказал Уолли, — мне не хочется прерывать столь важный разговор, и это, конечно же, меня совсем не касается… Но все же: ты дал своему подопечному разрешение сделать то, что он собирается сейчас сделать?

— Что сделать? — спросил Нанджи, оборачиваясь.

И тут же с криком бросился вперед, а Хонакура чуть не задохнулся от смеха. Потом опять раздался крик — на этот раз от боли — и послышались звуки ударов. — Вы ничего не сказали о том, что в пути надо стать мудрее, — заметил Хонакура.

— Этот путь только начался, — ответил Уолли, вытягиваясь на тюфяке. — Похоже, кое-кто уже сейчас набирается мудрости.

— Но брата, светлейший? Найти брата?

— Четвертая клятва нерушима.

— Вот как? Я никогда о ней раньше не слышал. Очень интересно.

— Но сейчас ваша очередь. Как вы узнали, что у Катанджи черные волосы? А о братстве?

— М-м-м, да, — произнес Хонакура, улегся на дно лодки и устроился поудобнее. — Я говорил вам, светлейший, что Икондорина несколько раз упоминается в других сутрах. В одном случае говорится о «рыжеволосом брате Икондорины», в другом — о «черноволосом брате Икондорины». Вот и все. Рыжие волосы — большая редкость, но и совершенно черные тоже необычная вещь.

Уолли смотрел на кольца и звезды.

— Тогда расскажите мне об этих сутрах.

— Возможно, когда-нибудь и расскажу, — ответил Хонакура.

Почему он не хочет говорить? О чем он думает? Уолли не мог понять этого, но, возможно, так будет лучше. Тем не менее он был твердо уверен, что его задание еще не открылось полностью. Он разгадал только самое начало загадки бога. У Нанджи была своя роль и у Катанджи, видимо, тоже. Кое-что начинающий уже сделал: ведь это он определил решение суда. Вот откуда тот громоподобный смех и радость Уолли — он понял, что стоит на правильном пути.

Лодка закачалась сильнее, и Уолли приподнялся, чтобы выяснить причину. Причина лежала рядом с Зорькой.

Он не мог уснуть. Чего-то не хватает, какая-то мысль бьется в подсознании и стремится выбраться наружу. В мозгу роятся события прошедшего дня и не пускают эту мысль на поверхность. Старик храпит. Что-то ему мешает…

Уолли повернулся на другой бок, но это не помогло. Бог Сна напомнил ему о ночах, проведенных в тюрьме. Потом он опять повернулся и заметил совсем рядом пару больших черных глаз. Катанджи тоже не мог уснуть, да это и неудивительно. И для самого Уолли прошедший день был очень важным, так что уж говорить об этом мальчике?

— Скучаешь по дому? — тихо спросил Уолли.

— Немного, светлейший.

Даже в таком возрасте его брат скорее дал бы вырвать себе ногти, чем признался бы в своей тоске по родителям.

— Хоть бы на минутку попасть домой, — зашептал Катанджи, — совсем ненадолго, только рассказать им обо всем, что сегодня случилось.

— Такие дни будут нечасто, — предупредил его Уолли.

— Но будут еще хорошие дни, правда, светлейший?

Так это был хороший день? Что ж, в конце концов, может, он и прав.

— Да, конечно. Спокойной ночи, начинающий Катанджи.

— Спокойной ночи, светлейший.

Нанджи опять принялся раскачивать лодку.

Когда Уолли снова открыл глаза, мальчик еще не спал.

— Спасибо, Катанджи. Я ничего не знал о пираньях.

— Я так и подумал, светлейший.

— Те деньги, которые я дал тебе тогда, в дороге… — начал Уолли.

— О! — Катанджи начал рыться в кошельке, к которому еще не успел привыкнуть. — Я совсем забыл, светлейший.

И поросята летают!

— Нет, — сказал Уолли. — Оставь себе.

Катанджи поблагодарил его.

— Светлейший, — зашептал опять мальчик через некоторое время, — у вас раньше не было родовых знаков?

— Раньше?

— Сейчас у вас есть знак отца, а матери — нет.

— Да? — сказал Уолли во весь голос, но потом опять перешел на шепот.

— Ты серьезно? — Послюнив палец, он провел им по правому веку. — Не исчез?

Катанджи пододвинулся ближе.

— Нет, светлейший, не исчез. Это меч.

— Спасибо тебе, Катанджи. А теперь… давай спать.

— Да, светлейший.

Меч… Это отец Шонсу? Или инспектор полиции Смит? Или просто маленький веселый бог дал ему знать, что одобряет его действия? Спасибо, Коротышка. А чем же занималась мать Шонсу? Мать Уолли Смита была журналистка. Здесь это значит — сказительница, подумал он и усмехнулся. Уолли лежал, слушая скрип канатов и журчание воды. Он думал о серебристой смерти, которая плескалась всего в нескольких дюймах от него.

— Светлейший, — раздался чей-то тихий шепот.

— Да? — Уолли открыл глаза.

— А что будет завтра? — спросил Катанджи.

— Я уверен, мы что-нибудь придумаем, — ответил Уолли.

Вот что его тревожило — он вспомнил то, что было, день, который ушел, который навеки смыт водами Богини. Он должен думать о будущем. Неясная мысль вырвалась из подсознания. Это был приказ бога: «Иди и будь воином, Шонсу! Будь честным и доблестным. Радуйся жизни. Мир открыт для тебя». Потом он уснул.