Дэниел Абрахам - Война среди осени

— Я тоже хочу попросить вас кое о чем.

Синдзя выпил. От глотка пряного, крепкого вина в груди распустилось тепло, однако тревога по-прежнему сжимала сердце.

— Мы войдем в город, — сказал Юстин. — Вольемся, как море. Заглянем в каждую щелочку, в любой укромный уголок. Но мы потеряем людей. Много людей.

— Большинство, — продолжил Баласар. — Мы победим. Но для этого придется пожертвовать половиной моих воинов.

— Не слишком удачно, — согласился Синдзя. — Вы что-то задумали, как я понимаю.

Баласар кивнул.

— Можно заслать в город одного человека, который расскажет нам обо всех укреплениях и планах защиты. Который отправит нам весточку или подаст знак. Если повезет, он даже посоветует хаю, как держать оборону. А в обмен получит женщину.

Синдзя почувствовал, что голова идет кругом. Хмель от вина мешал ему думать, зато помог осклабиться. Каким бы смешным ни казалось это положение, в нем был здравый смысл. Такого следовало ожидать. И как он раньше не догадался!

— Значит, хотите послать меня в город?

— Утром возьмешь пару хороших лошадей и поскачешь во весь опор, — сказал Юстин. — Доберешься несколькими днями раньше нас. Хай всегда слушал твои советы, послушает и сейчас. Или же ты узнаешь, что он задумал. Когда придет время брать Мати, подскажешь нам.

Он развел руками, показывая, что все проще простого. Поехать в Мати, предать Оту и всех, с кем подружился за последние десять лет. «Предать генерала? — подумал Синдзя. — Тогда, если гальты меня найдут, легкой смерти ждать не стоит».

— Так всем будет проще, — сказал Баласар. — Меньше людей погибнет. Вы получите свою любимую. Целой и невредимой, если получится.

— Вы даете мне слово? — спросил Синдзя.

Баласар изобразил позу, подтверждая клятву. Не совсем правильно, но вполне понятно. Синдзе стало не по себе, как будто он глянул в пропасть с обрыва. Голова немного кружилась, а напряжение скрутило кишки. Он протянул Баласару пиалу, и тот снова наполнил ее.

— Если вы не согласитесь, я пойму, — сказал генерал мягко. — Ваш поступок всем облегчит жизнь, хотя исход сражения не изменит. Я знаю, что прошу многого. Если хотите, подумайте денек-другой.

— Нет, — покачал головой Синдзя. — Ни к чему раздумывать. Я согласен.

— Точно? — спросил Юстин.

Синдзя осушил пиалу одним глотком. Он почувствовал, что шею и щеки заливает румянец. Тошнота заворочалась в животе, подкатила к горлу. Слишком крепкое вино. Дурная ночь впереди.

— Так нужно. О цене мы уговорились. Значит, все сделаю.

Семай чуть подался вперед в кресле. На мраморных стенах покоя играло золото свечей, но яркий свет не успокаивал Маати. Затаив дыхание, он сидел на подушке, расшитой алыми и лиловыми нитями, и ждал. Семай взял за уголок широкую желтую страницу, помедлил, перевернул ее. Маати заметил, что поэт шевелит губами, перечитывая какую-то фразу. Он с трудом удержался, чтобы не спросить, какую. Если он прервет Семая, чтение лишь затянется.

Две недели ушло на то, чтобы превратить простую истину, которую подсказала Эя, в черновик, достойный внимания. Непросто было подогнать грамматики так, чтобы конец и продолжение, разрушение и созидание, а точнее, разрушение созданного, подпитывали друг друга. Еще три или четыре дня ушло на то, чтобы втиснуть в работу структуры, которые защитили бы его от расплаты.

И все-таки работа отняла всего лишь недели. Не месяцы и не годы. Структура пленения была готова. Разрушающий Зерно Грядущего Поколения, Неплодный. Смерть гальтских полей. Истребление семени. Гибель материнского чрева. Как только Маати понял, в чем секрет, пленение само полилось из-под его пера.

Как будто тихий голосок в глубине сознания диктовал слова, а ему лишь оставалось их записать. Даже сейчас, когда Маати изнывал на неудобной подушке в ожидании приговора, его еще пьянило вдохновение. Он стал поэтом. Все события в его жизни вели к одной цели. Он жил ради этих дней, ради страниц, которые сейчас шуршали и шелестели под рукой Семая. Маати закусил губу и молчал.

Время еле ползло, но вот Семай взял последний лист, скользнул по строчкам пальцем, помедлил и отложил его в общую стопку. Маати подался вперед, руки сложились в жесте вопроса. Семай нахмурился и покачал головой.

— Нет? — шепнул Маати. Тревога, отчаяние, гнев молнией пронзили его внутренности, и растворились без следа, как только Семай заговорил.

— Великолепно. Это первый набросок, но работа весьма и весьма достойная. Исправлять почти ничего не придется. Может, поменяем отдельные компоненты, чтобы андата легче было передать ученику. Но это мелочи. Все получилось, Маати-тя. Только вот…

— Что?

Семай нахмурился еще больше. Осторожно побарабанил пальцем по страницам, словно трогал горячий чайник, боясь обжечься. Вздохнул.

— Я никогда не видел андата, созданного как оружие. У дая-кво была одна книга. Еще времен Второй Империи. Он ее никому не показывал. Словом, я не уверен.

— Идет война, Семай-кя, — сказал Маати. — Гальты убили дая-кво, вырезали все селение. Одним богам известно, сколько еще народу они погубили. Сколько изнасиловали женщин. Они заслужили то, что здесь написано.

— Знаю, — кивнул Семай. — Я хорошо это знаю. Я просто вспомнил Размягченного Камня. Ведь он был способен творить ужасные вещи. Сколько раз я удерживал его, чтобы он не обрушил дом или шахту. Человеческая жизнь для него ничего не стоила. Но в нем не было злобы. Этот… Неплодный. Он совсем другой.

Маати сжал подбородок рукой. Он устал, вот и все. Они оба устали. Даже если Семай придирался к мелочам, сердиться на него не стоило. Маати улыбнулся, как мог бы улыбнуться учитель. Или дай-кво. Он изобразил позу наставления.

— Садовые ножницы так же остры, как меч. Что делали поэты, такие как я и ты, до войны? Садовые ножницы. — Он показал на стопку страниц. — А это — наш первый меч. Естественно, ты чувствуешь себя с ним неловко. Мы не сторонники грубой силы. Если бы мы такими были, дай-кво никогда не выбрал бы нас, правда ведь? Но теперь мир стал иным, поэтому нам тоже придется делать что-то, чего мы не делали раньше.

— Значит, вас тоже это беспокоит? — спросил Семай.

Маати улыбнулся. Жестокость андата его нисколько не тревожила, но он знал, что хочет услышать его товарищ.

— Конечно, беспокоит. Только это меня не остановит. Ставки слишком высоки.

Ему показалось, что внутри Семая что-то рушится. Взгляд заметался, как будто поэт искал другой выход. В конце концов тот вздохнул.

— Думаю, вас ждет успех, Маати-кво. Мне нужно подумать над некоторыми строками. Вероятно, мы сможем их улучшить. В любом случае мы будем готовы к пленению задолго до оттепели.