Карина Демина - Наша светлость

Гордо.

Независимо.

Она слышала о том, что многие люди, даже знатного происхождения, отказывались от титулов и имен во имя справедливости. И если так, то Меррон примкнет к ним в благом деле усовершенствования мира. А когда мир изменится, то… то тетушка поймет, что заблуждалась. И еще прощения попросит.

Меррон простит. Она же не злопамятная.

То, что семейная жизнь — испытание тяжкое, Тисса осознала ночью. Ну не привыкла она, чтобы на нее руки клали. И ноги тоже, между прочим, претяжеленные. И еще одеяло, в которое норовили Тиссу завернуть, а ей оставалось выпутываться из душных складок. И сопение в ухо. А уже утром Урфин и вовсе прижал Тиссу к себе да так крепко, что всякое желание сопротивляться отпало.

Она так и заснула, утомленная борьбой и странно-довольная.

А проснулась от взгляда.

— Здравствуй, — Урфин был одет и выбрит, и вообще выглядел так, будто собирался уходить. — Я не хотел тебя будить, но…

— Тебе пора?

А она растрепанная. И вообще голая, что недопустимо.

Ужас совершеннейший!

Стыд и…

— Знаешь, а мне даже нравится, что ты все еще краснеешь, — Урфин провел ладонью по волосам. — Не надо прятаться.

Тисса не прячется. Одеяло — это для душевного спокойствия. И вообще ей в ванну нужно. Переодеться. Себя в порядок привести, тем более что…

— Тэсс, как ты себя чувствуешь?

То, что он такой, странно-тихий, Тиссу пугало.

— Хорошо.

Урфина ответ не устроил. Он притянул Тиссу к себе, вместе с одеялом, и поцеловал в лоб. Отстранился. Заглянул в глаза и смотрел долго, не понятно, что пытался увидеть.

— Тебе нужен… доктор? Послушай, Тэсс, я знаю, что иногда девушки, особенно молодые, после первой ночи с мужчиной чувствуют себя плохо. И им действительно нужна помощь. Если так, то скажи мне, пожалуйста.

— А если нет?

— Если нет, то я не буду тебя мучить. Обычай ради обычая — это глупо. Док напишет все, что надо, хотя мне и плевать на бумаги. Поэтому решай сама, хочешь ли ты видеть дока.

Тисса вспомнила те осмотры, которые проводились раз в полгода, и неприятное выворачивающее душу наизнанку прикосновение чужих рук. И взгляд леди Льялл, которая неизменно присутствовала при процедуре, и ощущение грязи, собственной неправильности, остававшееся после всего.

Доктор был хорошим человеком. Он всегда разговаривал ласково. И боли не причинял. А в тот последний раз, когда леди Льялл назвала Тиссу развратной, он потребовал замолчать.

Платок свой дал, чтобы не плакала, хотя Тисса и не собиралась.

Доктор добрый, но…

— Я бы не хотела.

— Хорошо. Но пообещай, что если вдруг ты поймешь, что что-то не так. Или хотя бы заподозришь, ты позовешь дока.

— Обещаю.

— Умница, — Урфин держал крепко, хотя Тисса и не пыталась вырваться. Она старалась не думать о том, что Урфин сейчас уйдет. И когда вернется — не известно. — Теперь еще кое о чем…

Наверняка, неприятном.

— Послезавтра ты уезжаешь.

Что?

— Спокойно. Ты и Долэг. Отправитесь на Север.

Зачем Тиссе на Север? Ей и здесь нравится, сейчас так очень даже нравится.

— В Городе становится неспокойно. Кайя увезет Изольду и вас. До весны.

— А ты?

Ответ известен, иначе Урфин не завел бы этот разговор. Наверняка он знал об отъезде вчера, или даже раньше. Но молчал!

— А я останусь.

В неспокойном Городе, из которого бежит даже протектор?

— Вот ты и сердишься. Умеешь, значит. Не спеши судить. Кайя здесь, как… мишень. И для всех будет лучше, если эту мишень убрать. Его отъезд многим поломает планы, и я этим воспользуюсь. Я теперь Дохерти. Это развязывает руки, особенно, когда нет ни Кайя, ни Магнуса.

— А если с тобой…

Если с ним что-нибудь случиться, то… то случится и с ней.

— Со мной все будет хорошо, — Урфин умеет говорить так, что Тисса верит. — Я ведь не один. Есть гарнизон. Стража. Мои люди. Я не собираюсь воевать сам. Только и буду, что командовать…

Врет. Не удержится. И если случится мятеж, то полезет в самую его гущу.

— Да и дядя скоро вернется. Неделька-другая и я отправлюсь за вами. Ты главное, жди меня.

— Конечно.

Нельзя плакать. Слезы — манок для горя. А Тисса не желает, чтобы случилась беда. Она лучше будет верить в хорошее и улыбаться. Ждать.

Ждать она умеет.

— А теперь отдыхай. Я ненадолго…

Конечно.

— Тэсс, еще одно. Я не хочу тебя запирать, но, пожалуйста, никуда не уходи.

— Неспокойно?

Тисса понимает, что дело не в ней, а в леди Амелии и ее отце, в Гийоме, который вдруг появился, во всех тех людях, что присутствовали вчера на такой странной свадьбе.

— Неспокойно, — согласился Урфин. — Сюда сунуться не посмеют. И за дверью дежурит мой человек. Если что-то понадобится — скажи ему. А дверь… лучше запереть.

Ключ он вложил в руку Тиссы.

— Я попрошу твою компаньонку привести сюда Долэг.

— Спасибо.

Без него стало тихо и как-то очень страшно, хотя Тисса знала, что бояться здесь нечего. Но в голову лезли всякие кошмарные мысли, и бурое пятно на простыне внушало уже не стыд, но ужас и отвращение.

Вообще-то Тисса думала, что крови будет больше.

И вида не такого… обыкновенного.

Сняв простыню, она сложила ее и спрятала под перину, понимая, что поступает крайне глупо, но Тиссе надо было сделать хоть что-то.

Принять ванну — на полочке добавилось склянок с цветными этикетками. Цветочное мыло. И масло тоже. И крем. И еще что-то, о чем Тисса имеет весьма смутное представление. Это для нее?

Наверное.

А платье — совершенно точно. Тисса не помнит, чтобы его заказывала. Алая парча, расшитая маками. Необыкновенно широкие рукава на завязках. Прямая юбка. И два ряда рубиновых пуговиц, но не спереди, а сзади, так что Тисса долго мучается, пытаясь их застегнуть. Спасает Гавин.

Он долго стучит, путано объясняя, что Их Светлость — странно, что Урфин теперь тоже Светлость — велели о Тиссе заботиться и помогать во всем.

С пуговицами, к примеру, справиться.

Или расчесать волосы.

— Я умею, — Гавин и вправду ловко управляется с костяным гребнем. — Я сестрам всегда расчесывал.

Он выглядит счастливым, и Тисса улыбается его отражению в зеркале.

Зеркало тоже появилось недавно.

Как и та соседняя комната с гардеробной. В комнате пока не было мебели другой, кроме комода и секретера с сотней ящичков. В них обнаружились монетки и бусины, бумага, перья, серебряная чернильница в виде толстой жабы и длинная-предлинная цепочка, в каждое звено которой был вставлен камень. А еще совершенно удивительный нож для бумаг — длинный, полупрозрачный, не то из камня, не то из кости выполненный.