Виктор Дубчек - Капитан. Наследник империи

Толпа пришла в движение. Военные вытягивались в салютах, штатские склонялись в поклонах. Кави без колебаний вскинул руку; теперь он носил изящные чёрные перчатки.

Ещё мгновение — и глаза эльфа расширились, наполняясь слезами; капитан даже смутно позавидовал такой остроте чувств.

— Как ты прекрасна!.. — еле слышно пробормотал Кави.

Капитан повернулся.

За колонной мелькнул краешек широкого белого платья. Цокнули каблучки. Шелестели многочисленные юбки.

Капитан вытянул шею.

И обомлел.

Принцесса Севати, Белая Роза Варты, с нежной улыбкой скользившая к ним по мраморному полу, оказалась стройна, изящна и, пожалуй, действительно необычайно мила — если, конечно, вам кажутся привлекательными девушки с клыками, серой кожей и зелёными волосами.

Эпилог третий, духоподъёмный

Тяжело расставаться с неприятными знакомцами: ведь ты их так и не убил.

С приятными — гораздо легче. Хоть и не зайдёт человек к тебе в гости, не пожмёт руку, не выпьет чаю, не оставит комментария… Грустно, конечно; только ты всё равно знаешь, что жив человек и, — хотелось бы верить, — счастлив, пусть и без тебя.

Рано или поздно он вернётся, — а, капитан? — зайдёт в гости, пожмёт руку…

А и не вернётся… что ж; всяко бывает на этом свете — и всяко бывает на том. Кому-то достаточно гвоздя, кому-то следа, кому-то — знать, что есть, есть ещё в мире эти люди-гвозди. В этом мире — и тем более в том.

Будь гвоздём.

Будь гвоздём!

Будь таким гвоздём, — ровным, стальным, непреложным, — оставь такую память — и такой след, чтоб стена, которую держишь, никогда и не помыслила развалиться.

Чтоб чертям стало тошно. В том мире — и особенно в этом.

Чтоб брамины писали про тебя книги и слагали гимны. «Над этими гимнами глумится обиженный обыватель, но святой и ясновидец слушают их со слезами» — да, капитан?

Ты ведь можешь.

— Не могу, — сказал капитан. — Остался бы, но — не могу. Очень уж по земным книгам соскучился.

Если что и есть хорошего в фантастике — так это её способность подготовить читателя к любому, сколь угодно невероятному явлению, какое только пожелает встретиться ему на пути.

Смотришь на какую-нибудь первейшую-наираспервейшую красавицу-принцессу — а у красавицы клыки и зелёные волосы. Но в обморок не падаешь — ибо зачем падать, если через пять минут тот же Дурта всё тебе подробно и уверенно растолкует.

— Эээ… — сказал Дурта. — Скажите на милость — почему «орк»?

— Зелёная. И с клыками.

Дурта сосредоточенно уставился на принцессу. С балкона, куда капитан для разъяснений вытащил достойного мудреца, парадную залу видно было прекрасно. Принцесса милостиво улыбалась кому-то из пачимской делегации; клыки кокетливо вздёрнули верхнюю губку; тонкая серебряная диадема соблазнительно оттеняла сероватое лицо.

— Женщина, — уверенно сказал Дурта. — Человеческая юница. Весьма и весьма и весьма…

— Клыки видишь?

— Вижу.

— Волосы?

— Лиственные.

— Кожа серая?

— Как и подобает.

— Орк же! — трагическим шёпотом закричал Немец.

— Да почему?! — в не меньшем недоумении воскликнул мудрец. — Почему… эээ, почему… Капитан! Давай проясним: как выглядят женщины твоего мира?

Пусть и не через пять минут, но полчаса спустя загадка разгадалась.

Всё женщины всех разумных рас Вишвы, — за исключением драконов, половое распределение которых оставалось неизвестным, — выглядели примерно одинаково: как орки. И объяснялось это весьма просто: именно от орков все эти разумные расы и происходили.

Женщина любой расы могла понести от мужчины любой же расы. Ребёнок мужского пола непременно оказывался похож на отца: от человека рождался маленький человечек, от орка — оркёныш, от эльфа — ушастое друпадолюбивое чудо. Девочки приходили в этот мир только и исключительно оркийками.

Дурта, впрочем, утверждал, что определённые различия имеются, и местные определяют расу женщины с первого взгляда; так любящая мать различает однояйцевых близняшек.

— Избирательная эволюция!.. — почти с восторгом резюмировал капитан, отмечая в памяти непременно поинтересоваться у Содары настоящими причинами бесконечной войны с орками.

Ему хотелось выдать нечто глубокомысленное: например, пафосную фразу о высшей разумности матери-природы. Это прозвучало бы смешно — но, конечно, не было бы справедливым.

Мужчины Вишвы любили своих женщин именно такими — зелёненькими и зубастыми. Во-первых, никаких других они и не знали. Во-вторых, ежели настоящий мужчина захочет изменить свою женщину — к добру ли, к худу, но завсегда того и добьётся; к сурам эволюцию!..

А принцесса…

Принцесса-орк — что ж такого? обыкновенное дело, если вдуматься. Тем более что Севати производила впечатление самое приятное. Так уж оно заведено у них, у клыкастеньких: если женщина хочет нравиться — она нравится.

Но, конечно, не настолько, чтоб ради этого стоило остаться в Варте.

И уж тем более — переходить дорогу Кави.

Вон он как на свою ненаглядную уставился. Аж в четыре глаза.

— Я не люблю её, — безнадёжным тоном поведал Кави-старший.

— Правильно, — согласился капитан, рассматривая инкрустацию на здоровенном серебряном кубке. — Кого должен любить эльф? Эльф должен любить…

— Я не люблю её!..

И добрый эльф заломил уши таким отчаянным жестом, что капитан отбросил шутейный тон.

— Дай угадаю, — сказал он доброму эльфу. — Эту ты не любишь. А любишь ты…

— Ту. Прежнюю Севати.

— Из будущего? Старую?

— Что делать?.. — простонал Кави, закрывая лицо дрожащими руками.

— Жить, — сказал Немец. — Держать стену. Оставить след. И приглядывать за мелким.

— Эээ… но неужели Варта недостаточно велика для тебя?

Немец потрогал подбородок — и всё-таки решился.

— Дай палочку. Ну, стило… — он встряхнул песочницу, выравнивая поверхность. — Вот твоя Варта.

Он в несколько быстрых штрихов очертил контуры империи. Память на эти вещи у капитана была военная, профессиональная — Дурта согласно затряс шевелюрой.

— А вот Москва.

Он добавил неровный овал.

— Это твой мир? — заинтересованно прищурился мудрец.

— Это столица моего мира. Точнее, одной моей державы.

— А сама держава…

— В десять тысяч раз больше, — сказал Немец, разрушая робкую надежду мудреца, что речь идёт о своеобразном городе-государстве.

Дурта убито молчал.

— Вся твоя империя для меня, — безжалостно сказал капитан, — это поездка на метро. На одной конечной сел, на другой вышел, книжку захлопнул — вот и вся Варта.