Выбор девы войны - Вебер Дэвид Марк

***

На Вурдалачьей пустоши была ночь.

Луна плыла над головой, то появляясь, то исчезая в усыпанных звездами разрывах облаков, а прохладный ветерок заставлял ветви деревьев склоняться в темноте. И все же на поляне не было темноты, где по обе стороны безлесного пространства ревели и потрескивали костры, рассыпая снопы искр. Когда-то здесь росли деревья, и не так уж давно, но их срубили каменными топорами и превратили в массивные, сочащиеся соком бревна. Их ветви, листья и сучья помогали разжигать эти костры, но бревна были срезаны, снабжены пазами и сложены так, чтобы образовать массивный помост под открытым небом для трех неуклюжих тронов, установленных на нем.

На каждом из этих тронов сидела фигура. Грубо очерченные, каждый по-своему отвратительный, они казались чудовищными в пляшущем, бурлящем свете костра. Самый малый был бы по меньшей мере десяти футов ростом, если бы встал со своего трона; самый большой был наполовину больше, а сверкающие малиновые глаза без зрачков, тронутые ядовито-зеленым блеском, светились, как лава в свете костра.

Один из них был покрыт лохматой, вонючей шерстью, густой и спутанной узлами. У него были огромные шестипалые руки, пальцы заканчивались когтями в форме ятаганов, длиннее, чем большинство кинжалов, вытянутая рылом морда с кабаньими клыками длиной в фут и деформированный череп, увенчанный шестифутовыми заостренными бычьими рогами. Другой был безволосым, с толстой, покрытой пластинами шкурой, дополнительным набором рук и ног, вдвое длиннее, чем они должны были быть. Каждая пластина была увенчана собственным зазубренным двухдюймовым сталагмитом из рога, и на ней была голова какой-то кошмарной охотничьей кошки с кошачьими клыками, которые блестели тем же ядовитым зеленым светом, танцующим в ее глазах. Но третий, самый большой из трех, восседавший на центральном троне, затмевал этот кошачий ужас, потому что это была еще более кошмарная пародия на градани. Его руки были огромными, даже для чего-то его размера, и вооружены когтями, которые посрамили когти его рогатого товарища. Ползучие узоры, которые могли бы быть татуировками, но не были ими, постоянно перемещались по его коже в свете костра, как гнездо спаривающихся змей, и та же самая зловонная зелень облепила его, колыхаясь вокруг него в отвратительном, смертоносном ореоле. Он сидел там, голый и волосатый, кровь стекала по обоим предплечьям и окрашивала его массивную мускулистую грудь в ярко-красный цвет, когда он поднял изодранное туловище вурдалака и пилообразными зубами отрывал от него огромные, сочащиеся кровью куски плоти, больше, чем голова взрослого мужчины.

Земля перед помостом была усеяна обглоданными и расщепленными костями, а поляна за ней была забита другими упырями. Существа присели на колени, наклонившись вперед, прижав лица к земле, когда они поклонялись, и что-то похожее на бессловесный животный гимн вырвалось из них. Волосатое рогатое существо поднялось, подошло к краю помоста и подняло когтистую руку. Он указал на одного из коленопреклоненных упырей, и указанное существо подняло голову с огромными глазами, затем завизжало, когда трое его соседей схватили его и потащили вперед. Пленник извивался и дико отбивался, но какими бы сильными и быстрыми ни были упыри, его соседи были такими же сильными, такими же быстрыми. И как бы он ни был напуган своей судьбой, его собратья были бы еще больше напуганы своей судьбой, если бы позволили ему сбежать.

Они этого не сделали.

Они достигли края помоста, поджидающий монстр протянул вниз одну уродливую руку, и выбранная им жертва издала последний пронзительный вопль, когда эта рука сомкнулась на ее горле и без усилий подняла ее в воздух. Вурдалак отчаянно извивался, его собственные когти бесполезно царапали руку, которая подняла его с земли. Они открыли зияющие раны в этих душащих пальцах, в этом массивном запястье, но эти раны снова закрылись так же быстро, как и были разорваны, и рогатое существо только взревело отвратительным, улюлюкающим смехом и усилило хватку. Что-то громко хрустнуло, борьба вурдалака внезапно прекратилась, и существо вернулось на свой трон, вырвало одну из рук мертвого вурдалака из сустава с небрежной, ужасающей силой и отвратительным сосущим, рвущимся звуком и начало питаться своей свежей едой.

Внезапно на помосте вспыхнул свет, похожий на какую-то потерянную молнию. Он был менее ярким, чем тот, который в тот же миг заполнил рабочую комнату Варнейтуса в далеком Сотофэйласе, более чем в четырехстах лигах к северу. И все же он был достаточно ярким, чтобы ослепить глаза, о которых никто не предупреждал, и к песнопению упырей добавился более свежий, острый страх.

Существо, которое только что начало есть, остановилось, затем презрительно хрюкнуло при виде вышедшей из этого сверкающего сияния миниатюрной человеческой фигурки и возобновило прерванное жевание. Его коллега с кошачьей головой только откинулся назад с незаинтересованными красными глазами, положив одну пару предплечий на подлокотники своего грубого трона, в то время как он выковыривал кусочки упыря из своих собственных клыков когтистой кистью на конце одного из других предплечий. Но самое большое существо, похожее на градани, отбросило в сторону то, что осталось от вурдалака, которого оно пожирало, и уставилось на новоприбывшего.

- Ты опоздал, - прогрохотало оно. Гранитные валуны, кричащие в агонии, когда их сжимали в железных тисках, могли бы звучать как этот голос, и вонь смерти, разложения и крови повеяла на его слова, омывая человека перед ним.

- Нет, - ответил Варнейтус. Его простой смертный голос казался тихим и хрупким после этого звука дробящегося камня, но он спокойно смотрел на монстра перед собой, и ни один свидетель не мог догадаться, как трудно ему было казаться непоколебимым. - Нет, это не так. Это именно то время, когда я говорил тебе, что буду здесь.

- Ты называешь меня лжецом?

Рев существа потряс ночь, как терьер, встряхивающий крысу, и оно наполовину поднялось со своего трона, но Варнейтус стоял на своем.

- Это не то, что я сказал. Я сказал, что это время, которое я назвал тебе для своего прибытия сюда. Так получилось, что это правда. Ошибся ли ты, оговорился или солгал - это больше, чем я могу сказать. И, честно говоря, меня это очень мало интересует.

Огромная, непристойная пародия на градани уставилась на него, и упыри, заполнившие поляну, замолчали, дрожа от ужаса, но Варнейтус просто стоял там, скрестив руки перед собой, засунув ладони в широкие рукава своей мантии, и ждал. Напряжение потрескивало в ночи, а затем, после долгого, затаившего дыхание момента, существо опустилось обратно на свой трон.

- Ты сказал, что у тебя будет для нас весть, - прогрохотало оно. - Передай ее и уходи.

- Очень хорошо.

Варнейтус наклонил голову, но совсем чуть-чуть. Это был тщательно отмеренный жест уважения от того, кто был, по крайней мере, равным, и блеск в глазах существа вспыхнул жарким, более ярким, смертоносным зеленым пламенем, пробившимся сквозь лаву всего на мгновение. Но это было все, что произошло, и волшебник глубоко вдохнул, несмотря на зловоние, наполнявшее воздух, когда он снова поднял голову.

И демоны, и дьяволицы были взяты из других вселенных, тех, в которых Тьма восторжествовала над Светом и подобные мерзости разгуливали на свободе, но они сильно отличались друг от друга. Были и другие, еще более могущественные слуги, которых нельзя было провести через пропасть между вселенными, потому что Боги Света запретили это, и эти другие слуги были слишком могущественны, чтобы прокрасться незамеченными. Высшие слуги Шарны приближались к этому пределу, но не так близко, как слуги Крашнарка. Его дьяволы могли быть физически менее внушительными, чем демоны, но они излучали такую мощь, что им было еще труднее ускользнуть от бдительности Богов Света. К тому же они были намного, намного разумнее созданий Шарны, и внешность могла быть обманчивой даже там, где речь шла о простой физической силе. Существо перед ним, Аншакар, могло сравниться по силе с любым демоном, и само его присутствие искажало реальность тонкими, деформирующими способами. Сам воздух вокруг него, казалось, мерцал и колебался, как будто это была вода, покрытая тонкой пленкой загрязненного масла, и это искажение могло иметь разрушительные последствия для любого заклинания, направленного на него. Более того, демоны были связаны теми, кто их призывал; ими управляли, они не контролировали себя. Но в отличие от демона, Аншакара не могло волновать, что Варнейтус знал его истинное имя, потому что также, в отличие от демона, ни один смертный не мог вызвать его против его воли, и имя Аншакара не имело над ним власти, кроме как в голосе Того, кого он называл Хозяином. Его нельзя было связать, им нельзя было командовать, и его гнев не мог унять ни один когда-либо рожденный смертный.