Гильберт Бриссен - Librum Profugi

 Соусейсеки сработала виртуозно — я лишь краем уловил дыхание Розы Мистики, а воздух перестал быть таким плотным. Я раскрыл книгу.

 «Соусейсеки, я начинаю. Исправь положение рук, если что не так. Тест, тест, тест. Жду сигнала».

 Спустя минуту я почувствовал еще один импульс силы. Можно начинать.

 Каждый из нас таит в себе все, что успел воспринять, и еще немножко. Я был в положении загипнотизированного, которого попросили написать средневековую инкунабулу. Перо вместо привычной ручки; сложные иллюстрации, недоступные не умеющим рисовать; идеальные контуры знаков, ошибка в которых была бы по меньшей мере опасна. Я мог сделать такое только во сне.

 Работа была сродни медитации — переписывать и срисовывать готовое, никуда не спеша. Время от времени я чувствовал импульсы Розы Мистики, которыми, как я полагал, Соусейсеки удерживала мое тело в сомнамбулическом состоянии.

 Кто знает, сколько времени прошло, но настал миг, когда я окончил завиток последней буквы и, посыпав страницу песком, сдул его и закрыл книгу.

 На обложке было написано: «Librum Clamoris»

 Я ожидал, что пробуждение будет не из приятных, но действительность, как обычно, оказалась хуже ожиданий. Вместо утренней свежести тело поприветствовало меня судорогами в смертельно уставших руках, парой прострелов в спине, чувством лютого голода и онемевшими ногами. Сдерживая проклятия, я свернулся клубком на постели, растирая затекшие мышцы.

 Соусейсеки тоже выглядела уставшей. Она даже не поздравила меня с удачным завершением дела, а только подвинула ближе тарелку с парой бутербродов и включила чайник.

 Через полчаса я был более–менее готов жить дальше. Но мне не давало покоя молчание Соу, которое просто действовало на нервы. Странно, обычно амитриптилин, напротив, стирал любые чувства, оставляя внутри пустоту, да и знобить после него не должно…

 -​ Соу, что случилось? Сколько я спал?

 -​ Четверо суток, мастер. Мне было непросто удержать вас.

 -​ Но лекарство должно было действовать не более шестнадцати часов?!

 -​ Дальше пришлось поработать мне. Это…утомляет.

 -​ Соу. Я должен поблагодарить…

 -​ Не стоит. Ты ведь так хотел эту книгу, мастер.

 -​ Разве тебе не нужен сильный медиум? Я думал, ты одобришь мое стремление помочь тебе.

 Соусейсеки отвернулась, не глядя мне в глаза.

 -​ Нет. Мне не нужна ничья помощь. Я сама найду Отца, для этого не нужны люди!

 -​ Но Соу…

 -​ Оставь меня в покое!

 Сказать, что я был удивлен — неверно. Я был шокирован, опустошен и раздавлен. Все было напрасно? Она уйдет и я снова останусь один? Снова один из тысяч неудачников, похороненных за слепыми бельмами окон в бетонных муравейниках?

 Черный комок отчаяния сдавил горло…

 А потом я все понял. Удивительно, как эмоции отбивают способность к анализу — ведь почти поверил Соу.

 Она прочла книгу.

 Прочла и то, что нужно сделать, чтобы применить ее на практике. Прочла о ядовитой краске и опасности ошибки. О том, что я отдам, чтобы вместить в себя новые инстинкты для управления собой. Прочла и решила защитить меня от этого — пусть даже таким способом. Без медиума и кольца в чужом мире она обречена — и ведь почти подтолкнула меня к тому, чтобы отпустить ее. Нет. Не выйдет. Не со мной.

 Я хрипло засмеялся, и это больше было похоже на карканье старого ворона. Соусейсеки обернулась, не понимая, что происходит. А меня колотил приступ смеха на грани истерики — от нервного напряжения, от жара, который и вызвал озноб, от радости разгаданной хитрости, от…

 -​ Мастер?

 -​ Видишь это кольцо, Соу?, — спросил я, протягивая ей руку, — ты дала мне его в день, когда я умирал здесь, на полу. Оно связало нас прочнее якорной цепи..

 - ​Я понимаю, — ответила она и потянулась к нему губами.

 -​ Дура!, — я отдернул руку, словно от струи расплавленной стали, — Ничего ты не понимаешь!

 Соусейсеки покраснела, словно у нее тоже была температура, сверкнула глазами в ярости, но лишь только собралась как–то мне возразить, я подхватил ее на руки и прикрыл пальцем губы.

 -​ Выслушай, а потом уходи, если хочешь. Держать не стану. Согласна?

 -​ Угу, — кивнула она, растеряно глядя на меня.

 -​ Ты прочла книгу и решила, что я слишком много теряю ради тебя. Поэтому и разыграла эту драму — чтобы я рассердился и дал тебе уйти, а потом не стал бы использовать Либер Кламорис.

 -​ Мастер, я не могу позволить тебе так поступить!, — всхлипнула Соу, — Я никогда себя потом не прощу!

 -​ Ты не дослушала. Нанести ядовитый узор и выжить — возможно, иначе я не стал бы и пробовать.

 - ​Но воспоминания…

 -​ Ты судишь по себе, Соу. Я очень ценю то, что ты заботишься обо мне, но только не пытайся манипулировать мной. Тебе кажется, что я слишком много потеряю, но это ошибка.

 -​ В книге ясно сказано — первая колыбельная; прикосновение матери и забота отца; первый урок и первая любовь. Это что, немного?

 -​ Соусейсеки, что ты скажешь, если я признаюсь, что сам составил этот список? Самое бесполезное из хранящегося в моей голове — в нем.

 -​ Не верю. Невозможно!

 -​ Я теряю песню, которой не помню; прикосновения, которых не ценю; заботу, за отсутствие которой я ценю отца; урок, на котором ничему не научили и любовь, которая не была взаимна.

 -​ Но мастер…

 -​ А взамен получаю возможность сбежать из мира, в котором у меня нет будущего, силу, чтобы защитить себя и тех, кто мне дорог, и право путешествовать с тобой и выполнить свое обещание. Нечестный обмен, верно? Но выгодный!

 -​ Я..я ошибалась. Мастер, ты хитер, как лиса…

 -​ Ага, а еще мудр, как змея, и предан, как пёс. Не преувеличивай.

 -​ Но, желая сделать как лучше, я почти совершила непростительную ошибку…

 -​ Я ведь о.обещал прикрыть тебя, в.верно? Считай, что уж.же нач.чал.

 -​ Мне так стыдно, но…что с тобой, мастер?

 Мир поплыл в сторону и погас. Болезнь взяла свое.

 На этот раз я проснулся правильно. Утреннее солнце щекотало глаза, тепло притаилось под одеялом, расслабляя мускулы. Хворь отступила — и я, кажется, знал, почему. На лбу было что–то теплое и мокрое — примочка? А рядом уснула моя сиделка — без чемодана, у меня на плече, настолько тихо, что я даже не заметил. Но ведь куклы не спят без чемодана? Видимо, Соусейсеки тоже изменилась больше, чем казалось ей самой.

 Медленно, стараясь не разбудить ее, я снял примочку и вытер капли с лица. Вспомнилось, как в детстве по утрам я не любил вставать, потому что рядом спала кошка и не хотелось ее будить. Мысли лениво таяли в белом просторе потолка, и я наслаждался покоем, запрещая себе думать о будущем.

 Соусейсеки проснулась, и я прикрыл глаза, чтобы не смущать ее — вряд ли она собиралась отдыхать таким несвойственным куклам образом. Из–под ресниц видно было, как она лениво потянулась, а потом вскочила, словно ужаленная, осознав, где спала. Пора было «проснуться» и мне.