Юлия Латынина - Повесть о Золотом Государе

— Такие вещи на глазах Парчового Старца добром не кончатся.

Господин Хариз отобрал у нее занавеску и говорит:

— На небе, как на земле! Бужва слушается секретарей, секретари слушаются взяток. Он за золото не то что мои грехи покроет — он воду молоком сделает.

Гости усомнились. Хариз стал смеяться:

— Вы думаете, только этот смутьян, которого завтра казнят, умеет колдовать?

Тут все стали просить Хариза показать свое умение. Хариз говорит: «Хорошо». Принесли пять связок золотых государей. Хариз написал указ, предписывающей воде стать молоком и завернул в указ золото. Потом подозвал девицу Шайму и велел ей все это кинуть с островка в пруд.

И надо же было такому случиться: девица пожалела, что деньги пропадут напрасно, и тайком сунула две связки в рукав.

Вода зашумела, забелела… Кто-то зачерпнул ковшом и засмеялся:

— Что за шутки! — говорит. — Это сыворотка.

Судья рассердился на Бужву:

— Ты чего меня позоришь перед гостями? Я тебе и так втрое больше дал! Отдавай деньги обратно.

Однако разве Парчовый Старец, взяв, отдаст? Пьяные гости стали нырять в воду, надеясь выудить деньги, да не тут-то было. Кто-то вспомнил про Рехетту:

— А вот кому надо велеть нырнуть за деньгами!

Гости усомнились: не сбежит ли? Хариз заверил присутствующих:

— Никакой опасности нет! Колдун, будь он хоть трижды искусен, не может перелететь за казенную стену! Три месяца назад его племянник в столице воровал златой гранат. По воздуху — пролетел, а через казенные стены пришлось пропуск показывать.

Привели небесного кузнеца. Судья кричит:

— Мы тут спьяну Бужве взятку дали, отбери у Бужвы взятку! Отберешь — помилую.

Колдун улыбнулся, встряхнулся: веревки поползли с него, как гнилое луковое перо. Одна взметнулась: к островку лег радужный мостик. Рехетта перебежал по мостику и нырнул прямо в рот Бужве. И тут же статуя начала расти, расти, вот она уже выросла выше ограды, вот начала клониться на сторону… Тут Хариз протрезвел и закричал:

— Рубите! Уйдет за казенную стену, уйдет!

Набежали стражники, стали рубить топором статую Бужвы!

Тут загремел гром, заходили волны, небо покрылось тучами, стены управы поползли как плоть с костей мертвеца. Статуя пропала, а сквозь стены запрыгали молодцы с огненными крючьями. Девицы, однако, увидели, что это не люди Парчового Старца, а подмастерья Белого Кузнеца. Во-первых, одеты были точь-в-точь как на стенах кузнечного цеха, а во-вторых, ни женщин, ни золота не тронули, а стали рубить стражу, как капусту. Судью подтащили к алтарю Бужвы и оттяпали серебряным крюком голову. Господин Хариз испугался, прыгнул в пасть кувшину, — кувшин зашатался и взвился к луне. А больше в ту ночь никто из казенных людей не спасся.

Снова сделался гром — и кузнецы пропали.

Слушатель! Ты, конечно, не поверишь, что небесный кузнец раскрошил стены управы. Потому что если в священном сосуде прогоркло масло, то масло выливают, а сосуд наполняют вновь. Но какой безумец разобьет сосуд, вместо того, чтоб вылить масло? Если в управе завелись казнокрады, разве бог разобьет стены закона? Нет, он покарает казнокрадов. А колотить за этакое дело стены управы — это все равно, что разбивать сосуд за то, что в нем прогоркло масло.

А дело было вот в чем: неделю назад в город вернулся Даттам. Он-то колдовать не умел, но в цеху к нему пристали: освободи-де Рехетту, иначе заявим на тебя властям. Тогда Даттам велел достать ему оливкового масла, вылил его в котел, нагрел с окисью свинца, перегнал, смешал с кислотой, какой в цехе травили офорты и разлил по горшкам. Эти-то горшки Даттам велел заложить под казенную стену, и он же велел заговорщикам натереть мечи фосфором.

Девицы поняли, что спрашивать будут с них, разбежались, кто куда, разнесли весть о случившемся по всем деревням. Разнесли они весть и о записке, приколотой в ту ночь Даттамом к трупу убитого судьи: «Насилие по отношению к негодяю — не преступление, но заслуга перед Небесами». Страшные слова!

Кроме того, в день Куюн начиналась ярмарка: крестьяне наутро скопились у управы, расхватали лопнувшие камни и потом продавали их везде, как талисманы. Продали столько, что если бы их сложить, то стена бы вышла до самого неба.

Так началось восстание Небесных Кузнецов.

От себя же прибавлю так. Вначале, когда мир находился в гармонии, и все пять путей были праведны и просторны, никаких демонов и колдунов не было, а были только боги. Потом, однако, вся эта нечисть выросла, как гриб-навозник, на непохороненных грехах.

Если бы чиновники не бесчинствовали и царедворцы не обманывали государя, разве решились бы простые люди на мятеж? Разве можно мутить око Бужвы?

Через две недели повстанцы взяли Охряный Посад. Не бесчинствовали. Зерно раздали голодающим. Однако, пока стояли в посаде, войско их возросло на шесть тысяч человек, и зерна на всех не хватило.

Даттам обложил город Суену и предложил епарху Суены сдаться. Тот ответил: «Дело крестьян — копать землю, а воевать они не умеют». Тогда Даттам сказал: «Ну что ж, старый черт, я тебе накопают погибель», и раздал войску лопаты, отвел воду от западной стены, заложил под стену бочонки со слизью и взял город.

Епарх Суены сказал Даттаму перед смертью:

— Если бы крестьяне так копали оросительные каналы, как они копали у западной стены, — так вся провинция была бы и без тебя, колдун, сыта…

Горожане Суены стали на сторону бунтовщиков и охотно указывали им на богатые дома. Слухи о богачах, гноивших зерно, чтоб сбыть его потом на черном рынке, оказались преувеличенными: зерна нашли триста иршахчановых горстей.

Зерно раздали народу. Много грабили. Правительственных войск не было.

Состоялся совет. Бажар сказал, что Рехетта должен надеть нешитые императорские одежды и взять в руки золотой гранат, по примеру Аттаха и Инана. Надобно сказать, что среди простолюдинов в Варнарайне есть вздорное суеверие, будто государь Аттах — не воскресший сын Золотого Государя, а добывал в детстве устриц и крабов. Что же до государя Инана, — он хоть и родился в пастушеской семье, но из золотого яйца. Но Рехетта отказался провозглашать себя императором и сказал:

— Народ чтит династию. Если мы призовем к ее свержению, то люди решат, что мы стремимся к власти. Надо призывать к восстановлению справедливости, и, уничтожая богачей и казнокрадов, всячески подчеркивать свою верность императору. Тогда люди решат, что мы бескорыстны. Государь Иршахчан повелел, чтобы в мире не было ни богатых, ни бедных, и пока соблюдали его законы и церемонии, повсюду текли реки масла, и земля давала тринадцать урожаев в год. Следует всячески обещать народу, что, как только мы уничтожим богатеев, земля станет давать эти тринадцать урожаев, а нынешний голод объяснять происками богатеев.