Евгения Лифантьева - Синий Дракон

Мертвецы поднялись и, в соответствии с правилами, зашагали в мертвятник.

— Чего это вы? — недоуменно спросил мертвый Кили у одного из ракшасских трупов.

— Так, понимаешь, у нас в племени — ни одной девчонки, и мастера сказали, что если мы не женимся, то к вечеру вымрем от старости.

— Так это вы так жениться пытались? А посвататься в соседнее племя — не судьба?

— Не, там орки из старого клана, и девчонки у них… урук-ляди, одним словом! Ну их! Мы думали, хоть на Игре без теток обойтись можно…

В мертвятнике Галадриэль, немножко чувствуя себя сводней, пошушукалась с Маришкой, и юным ракшасам были представлены три не менее юные девицы. Точнее, до смерти эти девочки-пионерочки были в команде степняков, в гареме вождя, но достали хана отыгрышем гаремных интриг (видимо, начитались женских романов), и девчонок прирезали за занудство. Меньше всего эти создания подходили под определение "тетки", чем сразу понравились потенциальным соплеменникам. Девочки согласились переквалифицироваться в ракшасок, а мастер Маришка — выпустить после отсидки в мертвятнике всех вместе одним племенем, гарантированным от вымирания. За это Галадриэль потребовала от пацанов обещание, что те перестанут охотиться за мирным населением с целью женитьбы. Новоиспеченные ракшаски обещали, что не допустят такого непотребства, и занялись распределением семейных ролей: кто чьей мамой, дочерью или тещей будет. Понаблюдав немного за радостными мертвецами, Галадриэль с Маришкой решили, что пионеры попали в хорошие руки, и ушли в мастерскую палатку сплетничать.

Кили в мертвятнике тоже быстро нашел себе компанию: несколько доспешных славян во главе со своим князем лениво резались в кости.

Дело в том, что у гномов и славян были давние разногласия по поводу историчности доспехов. Славяне признавали только точную реконструкцию, соотносящуюся с определенным историческим периодом и местом изготовления. В последнее время они все чаще дрались "на железе", то есть на железном, только не заточенном, оружии, и постепенно мигрировали из славных рядов ролевиков в не менее славные ряды "историконовцев", то есть исторических реконструкторов. Гномы же считали, что на играх по фэнтези могут допускаться определенные вольности в вооружении, и ориентироваться нужно не на музейные образцы, а на литературные описания и здравый смысл, то есть удобство в бою. Причем преимущество удобного оружия перед историчным они не раз доказывали на тех же "железячных" турнирах. Славяне в ответ цитировали Перумова, у которого в одном из его романов "гном сунул меч за пазуху и вскочил на коня", с помощью линейки доказывая, что: либо гном был двухметровым баскетболистом, либо "пазуха" у него должна заканчиваться на уровне колен, либо писатель перепутал меч с каким-нибудь парадным кортиком. В общем, это была старая дружба-вражда, и у представителей противоборствующих команд всегда находилась тема для разговоров.

Славяне одобрительно (и даже несколько завистливо) пересчитали конвоируемые Кили трупы (в количестве ровно дюжины):

— Все твои?

— Нет, один галадриэлькин, — честно признался Кили.

— Ну, тогда чего-то совсем мало… — хохотнул Всеславур. — До Гимли в Хельмовой пади ты определенно не дотягиваешь…

— Еще раз услышу "Гимли" — порву! — почти не притворно взъярился Кили.

— Как Тузик грелку? А что тебе не нравится? Это ж слава гномского рода: "Он усатый, бородатый, между ног — кирка с лопатой", — фальшиво пропел Всеславур.

Кили зарычал и бросился на славянского князя. Они немножко повозились на траве, стараясь не очень сильно душить друг друга. Расцепились только тогда, когда Кили неудачно заехал Всеславуру железным наручем по лицу, рассадив губы.

— Псих, — констатировал князь, вытирая кровь.

Такие потасовки тоже были в традиции отношений между славянами и гномами, поэтому никто не обижался.

— Слушайте, а к нам в лагерь старик один приблудился, — сказал Кили, чтобы сменить тему разговора. — Бывший инженер с Тракторостроительного, и про оружие знает все. Говорит: у него книжек дома по кузнечному, по слесарному делу полно. Классный старик! И, что самое прикольное, понял, как и зачем играть. Говорит: "Чтобы понять историю, надо в нее окунуться, стать самому человеком другой эпохи. Вы счастливые, что можете это делать вместе". Я его обязательно к нам в мастерскую затащу!

— А откуда он взялся?

— Да Кошь притащила. Говорит, у него сердечный приступ в лесу был. История какая-то некрасивая: типа, тут его внук, чудак на букву "эм", на полигоне, поругались они с ним, ну, он с ним поговорить хотел, а где его искать, в какой команде, он не знает. Кошь испугалась, что с дедом что-нибудь случится. А он в палатке отлежался, потом его девчонки прогрузили — и оказалось: классный старик! Говорит: "Плевать, потом с внуком разберемся, а может, по Игре где встретится". Говорит: "Главное, я, кажется, понял, чем тут внук занимается, а то думали мы что угодно, что наркотики или еще что"…

— А как зовут старика, — спросил, вдруг напрягшись, Всеславур.

— Имя у него смешное: Владлен. Владлен Степанович. Но, говорит: "Если хотите, зовите Оружейником".

— Знаешь, а ведь это мой дед, — сказал Всеславур.

Он поднялся, закурил и ушел в кусты за палатками. Вернулся он лишь минут через двадцать. Дружинники и Кили азартно резались в кости и сделали вид, что не обратили на его приход никакого внимания.

— Эй, русичи! — прокричала, вылезая из мастерской палатки, Маришка. — Ваше время кончилось. Топайте к себе рождаться! А ты, Кили, иди к нам чай пить!

— Эх, гном ты, Килька, — прощаясь, Всеславур весьма чувствительно хлопнул Кили по затылку латной перчаткой. — Сам не понимаешь, какой ты гном!

— Ну, гном, ну голова каменная, так зачем лишний раз это проверять? — морщась от боли, проворчал Кили и пошел пить чай.

7.

Вопиющее нарушение старшим охранником Храма гномом Кили устава патрульно-постовой службы привело к том, что очередную дипломатическую миссию сопровождал Старый Оружейник. Сначала девушки отправились к племени Ящериц, и вождь, точнее, вождица племени в знак того, что Великая Пустота нашла себе место в душах аборигенов, пожертвовала передававшийся из поколения в поколение священный артефакт: осколок глиняной чаши, на котором угадывался какой-то цветочный рисунок. Старшая жрица с великим почтением приняла дар, пообещав дикарям, что за это над ними простерется (или прострется, тут Милочка окончательно запуталась в глагольных формах) сень благодати.