Сергей Чичин - Хундертауэр

Вставшая торчком палубная доска пребольно мазнула генерала по уху. Панк ухватился за пораженное место. Небось не брюхо, коим не раз случалось оглобли принимать, ухо — оно деталь деликатная, болезненная! С изумлением обнаружил, что коротко стриженные волосы под пальцами рассыпаются невесомым пеплом. Вот откуда растут корни загадочной фразы «сгорел на работе»! К удивлению своему не обнаружил никакого пламени, только воздух над палубой свивался в тугие колеблющиеся струи, а сама палуба оказалась разворочена самым чудовищным образом, словно делегация кобольдов, поспешая из трюма по делам неотложной надобности, рванулась к поверхности напрямки. Правда, кобольд в поле зрения был один, да и тот половинчатый, но выглядел живописно — висел, уцепившись одной рукой за перильца мостика и зачем-то держа во второй лапе вырванное с мясом штурвальное колесо. Ноги его потешно болтались выше головы, словно воздушным потоком бедолагу норовило подать в самые небеса. Генерал уже неплохо знал Вово, чтобы без колебаний объявить всякую силу, гораздую перевернуть его вверх тормашками, высшей магией. Или двумя троллями.

Где водилась остальная команда, генерал не успел разглядеть, потому что в поле зрения его попался замечательный образчик оружия. Вообще-то, этот меч повидали уже все, кроме самого генерала, который по причине общей солидности и немалого багажа знаний давно не страдал любопытством и потому в ходовую часть яхты не полез. Сейчас же, даром что время стояло неподходящее, разинул рот и с вожделением проводил взглядом чудесный двуручный клинок с ветвистым эфесом, долгой цепочкой рун на клинке и большим красным камнем в эфесе — меч вылетел из пролома в полу вертикально вверх и устремился к облакам. Только тут Панк сообразил, что корабль больше не плывет ровно по воздуху, а падает отвесно вниз. Вот уже над невысоким фальшбортом мелькнул гзурский штандарт, что значит — сейчас будет удар о землю, да такой удар, что кости всмятку, ладно еще прочные гоблины, но рыжую ведь в лепешку расшибет! Успел еще начать разворачиваться обратно к носу корабля, поймать краем глаза нависшего над эльфой Хастреда и накатывающий на яхту высокий, как волна-цунами, вал серебристого света. Двигаясь со скоростью хорошего арбалетного болта, волна затопила палубу, поглотив все на ней, генерал моментально потерял под ногами опору, даже верная мачта ушла из-под спины, откуда-то из небытия донесся прорезавшийся эльфийкин голос, взахлеб выкрикивающий незнакомые словеса… а потом серебро сменилось тьмой, и последней генеральской мыслью стало «меч поймать, бабу выпороть». Он бы и еще подумал, в такой компании уже привык то и дело размышлять, ибо с кем поведешься… но тут нашлась загулявшая было мачта, прилетев из зенита и со всем пылом изголодавшегося бревна шарахнув Панка по черепу. Потому изданного яхтой при посадке мощного — почему-то — всплеска и оборвавшегося на середине негодующего альграмарова вопля генерал уже не расслышал.

Хотя, надо признать, Альграмар еще долго матерился в опустевшем поле, и настроения ему не улучшил даже внезапно вернувшийся в его безраздельную собственность драгоценный артефакт, присвистевший с неба и на половину клинка ушедший в землю. Папа-эльф никак не мог понять… Впрочем, его непонятки остались при нем, а поскольку распоротая им материя пространства сомкнулась, поглотив и гзурскую кавалерию, и внезапно утратившую летучесть яхту — свидетелей эльфийской озадаченности на поле не осталось.

Вот и не будем о том, что навсегда осталось между эльфом и небом.

Интермедия

Гзурусы недаром считались лихими наездниками, так что ни один из передового десятка не вылетел из седла и не дал коню опрокинуться, хотя окружающие пейзажи изменились до неузнаваемости — чем не повод поехать кепками. Пустая степь растворилась, превратившись в хвойные перелески по обеим сторонам широкого утоптанного тракта, а вместо одиночного и совершенно неубедительного эльфа прямо на пути гзуров обнаружился небольшой конный отряд.

Сдержать разогнавшихся коней было уже невозможно, и две кавалькады смешались.

Во главе встречной процессии ехал плечистый малый в добротной кольчуге, он вез, уперев в стремя, небольшой баронский штандарт. Завидев гзуров, как раз успевших извлечь мечи по душу коварного эльфа, знаменосец нимало не стушевался, а воздел свободную руку и прокричал гулким басом:

— К бою!

Двое из гзуров с разгону пролетели мимо него, еще не успев осмыслить происходящего, и навстречу им поднялся на стременах могучего сложения хуманс, с ног до горла закованный в отличный фуллплейт и блистающий под бледным северным солнцем благородной лысиной. Недолго думая, этот представительный воитель взмахнул сразу обеими руками, и два кулака, покрытые толстой чешуей брони, влетели точно под кепки резвых детей Гзура.

— Хо! Знай наших! — грохотнуло над выбитыми из седла вояками, и барон Морт Талмон, сдернув с седельных крюков щит и увесистую булаву, устремился навстречу остальным. Его свита — не абы какой набор фрейлин и придворных крючкотворов, а настоящее, спаянное в боях рыцарское «копье», не отстало. Засвистели покидающие ножны мечи, матерно помянул чьих-то родственников бедолага, чей не в меру длинный нос прищемило сброшенным на лицо забралом, знаменосец воспользовался случаем, чтобы отшвырнуть неудобную пику с флагом и сразу двумя руками выдернуть из-за спины «воловий язык», а в хвосте процессии зародился рык настолько мощный, что впору было заподозрить присутствие там медведя-шатуна.

— Вот вэд твой мат! Пагадыте! Сдаемся бэз боя! — сообразил самый здравомыслящий из гзурусов — кстати сказать, ветеран памятного стояния на Серебрянке, где генерал Панк нагло отобрал у их отряда коней и чачу.

Отряд Морта разочарованно взвыл за его спиной. Вот уже целые сутки, как выехали из родных краев; барон щедро обещал подвиги и ратную славу, однако до сих пор, не считая пьяного разорения вчерашним вечером свинарника при постоялом дворе, подвигов под руку не подворачивалось. Даже разбойники попались какие-то дикие, мало того что налетели едва ли не уступающими силами, так еще и тут же заиграли отступного!

Талмон, однако, был известный знаток воинских традиций, на предмет которых нередко советовался и даже порой спорил со своим зеленокожим соседом. Собственно, и лысиной своей он обязан был некоторым расхождениям во мнениях с достославным генералом — тот, отстаивая свою точку зрения, с завидной целеустремленностью окунал Морта головой в компостную яму, пока наконец тому не надоело вычесывать из волос посторонние дурнопахнущие частицы. И в принятии капитуляции барон не считал возможным отказать даже злейшему врагу — самого в богатом на события прошлом не раз спасали только поспешно задранные руки. Война есть война, у нее свой этикет, свои правила, а кто слишком упирается в необходимость сражаться до последнего, тот либо не доживает до повышения в чине, либо оказывается гоблином. Так что Морт решительно простер руку с булавой, загораживая дорогу соратникам, и гаркнул во всю глотку: