Макс Армай - Звезда и жернов

Первым делом Рин побежал поглазеть на то, что осталось от несчастного дома. Но там и без него зевак было предостаточно, хотя смотреть-то, собственно говоря, оказалось не на что: полуразвалившиеся стены, битые стёкла, да оплавившиеся кое-где камни из кладки — вот и всё, что он там увидел. Соседние же дома, некоторые из которых тоже весьма сильно пострадали, уже вовсю ремонтировались. Тут же стояли и их взволнованные обитатели, яростной жестикуляцией и отчаянной мимикой живописующие благодарным слушателям о том, близкими свидетелями чего им довелось стать. Несмотря на то, что большую часть рассказа они выдумывали по ходу своего повествования, и все, в общем-то, прекрасно об этом знали, толпа, всё равно, сочувственно охала и с величайшей готовностью сопереживала. Рин тоже немного послушал, но он был сейчас слишком взволнован, чтобы получать от этого удовольствие. Ещё раз бросив вокруг себя взгляд, он заспешил домой.

Всю дорогу Рин боялся, что дома ему, как следует, влетит. Его даже не столько пугало возможное наказание, сколько тяготило чувство вины перед своими родителями. Он в сотый раз, мысленно, приводил им свои доводы, пытаясь убедить их в своей правоте, и всякий раз, отец, или мать, всего лишь несколькими фразами напрочь разбивали все его незатейливые построения. Рин был в отчаянии! Да тут ещё, неистовый перезвон колоколов, наверное, одновременно на всех церквах и соборах города, не давал ему сосредоточится, вселяя в его, и без того смятённую, душу ещё больше волнения и трепета. Ведь этот беспрерывный колокольный звон означал, что что-то случилось, и Рину казалось, что это именно ему в укоризну все они и звонят.

— Да куда ж ты прёшь, дар твердолобый! Не видишь, что ли? — какой-то бондарь схватил его за шиворот, и рывком дёрнул обратно. То, что это бондарь, Рин понял по его коричневой куртке, с двумя широкими зелёными полосами, словно обручи, опоясывавшими его тело. Рин с удивлением уставился пред собой: по улице, с факелами и тахилами медленно шла многочисленная процессия, распевая покаянные псалмы. Все были босы: и дети, и ремесленники, и торговцы, и члены маристула. Причём, во главе процессии, начало которой как раз скрылось за поворотом, как успел заметить Рин, шёл сам квистол, из главного собора, что на Большой площади!

— Что-то случилось? — с любопытством спросил он у бондаря.

Бондарь негодующе крякнул и загудел ему басовито в ухо:

— Да ты что, с третей луны свалился, али по утрам в церковь не ходишь?..

— Я в замке служу, — обиженно сказал Рин, едва заметно споткнувшись на слове «служу». В том, что он до сих пор состоит на службе у герцога, сегодня вызывало у него очень большие сомнения.

— Ха! Ну тогда ладно, — смилостивился бондарь и решил-таки объяснить, в чём дело. — Небось видел, чего вчера за «Пятой кружкой» творилось?

Рин утвердительно кивнул.

— Ну так вот, а сегодня, на утренней службе во всех церквах, по повелению квистола, инторы произнесли проповедь во искупление грехов наших премногих и тяжких и призывали всех молиться за души пропащие, оказавшиеся во власти Тёмного, кои и призвали слуг его в наш разнесчастный город. А дабы очистить его от энтой скверны, наказал он каждый день, в течение всей недели, ходить шествием, каждый раз по разным улицам, и молить Господа нашего, Всеблагого и Всесущего, дабы он простил нас, недостойных его милостей, и избавил город от порчи Тёмного, — под конец бондарь и вовсе перешёл на заунывное пение, отчего стоящие вокруг него люди, многие из которых явно напоказ, хотя и совершенно искренне, вздыхали и вытирали слёзы раскаяния и умиления, при виде столь праведного, как молебное шествие, зрелища, стали с любопытством оглядываться. — В молитве и добром слове ищи спасенье от лихого! — назидательно заключил он, чем заслужил их одобрительный гул.

Но тут, наконец, мимо них прошествовал хвост процессии, и Рин поспешил продолжить свой путь.

— А я и сам пойду завтра вместе с другими бондарями из нашего цеха, — важно сказал, не отстававший от Рина бондарь. — Мастер наш и сегодня был там…может, заметил его?..дородный такой, и в такой же куртке, что и у меня, только полосы у него не зелёные, а золотые… нет?.. ну, да ладно!..Так вот, он вообще всю эту неделю будет участвовать в шествиях!.. Во какой праведный человек, наш мастер!

Рин серьёзно кивнул и повернул на соседнюю улицу, к своему дому.

— А мне туда!… На Верхнюю… — махнул рукой бондарь в сторону, возвышавшейся на холме, городской стены. — Ну прощай!..

Рин обернулся и тоже вежливо поклонился. — До свидания и вам!

Отец с кем-то говорил. Рин прислушался, пытаясь хоть что-нибудь разобрать, но дверь в его комнату была добротной, и он не понял ни слова. Делать было нечего, и Рин громко постучал. Голоса сразу же стихли, а затем дверь открылась, и на пороге появился отец. Он был очень взволнован, и от этого мальчик перепугался ещё больше. Ну сейчас достанется! — подумал он.

— Рин?.. Заходи!..

У Рина от страха перехватило горло, и он нервно откашлялся.

В комнате, кроме отца, был ещё какой-то сутулый, пожилой человек, лица которого, из-за низко опущенного капюшона, не было видно. Лишь длинная, седая борода опускалась на грудь. Он устало сидел на краешке его кровати.

— Здравствуйте… — робко произнёс Рин. Белая борода показалась Рину знакомой — точно такая же была, например, и у придворного волшебника, который водил знакомство с его отцом и раньше довольно часто бывал у них в гостях. Лишь последние года два, он редко захаживал. Сколько Рин себя помнил, он всегда боялся этого величественного старца. Однако волшебник был высоким и статным, а этот старик фигурой совсем на него не походил.

Старик едва заметно кивнул, но даже не посмотрел в его сторону.

— Садись, Рин, — предложил отец, пододвигая к нему стул. Только сейчас Рин заметил, что шкафа в углу больше нет: на его месте зияла непривычная пустота.

— Да, Рин… Пришлось от него избавиться, — равнодушно сказал отец, проследив за взглядом сына. — Вчера, как и сам знаешь, в городе творилось нечто ужасное — дома в округе разве что кевисту не плясали… вот он и не выдержал… старый был… весь рассохся… потому и развалился…

Рин ничего на это не сказал, хотя то, что из всего, что есть в доме, пришёл в негодность, почему-то, именно один только этот шкаф, показалось ему в высшей степени странным. Он молчаливо ждал, что будет дальше.

Отец прошёлся по комнате, заложив руки за спину и сосредоточенно глядя в пол, как бы собираясь с мыслями, а затем остановился перед ним:

— Скажи, с тобой вчера ничего странного не происходило?..