Мервин Пик - Титус Гроун

Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова…

– У Гроунов народился ребенок, – продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. – Да, народился, – неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. – А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо… направо, я сказал. Ты что – оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?

– Не люблю, господин.

– Гм, забавно-забавно… Ну-ка, подожди.

Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал…

– Ага, – удовлетворенно проговорил Флей. – Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.

Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое – не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.

Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:

– Ну, вот тут у нас кошачья комната.

Стирпайк ничего не понял – при чем тут кошки?

– Тут кошачья комната, – снова с нажимом повторил старик.

Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык – в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) – возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.

ГЛАЗОК ДЛЯ СЛЕЖКИ

– А чьи они? – наконец решился нарушить тягостную тишину паренек, когда они уже поднимались по лестнице с выщербленными ступенями. Стена по правую сторону была завешана полусгнившими циновками, некоторые из которых отслоились от стены, открывая взору позеленевшую каменную кладку.

– Чьи они? – снова спросил Стирпайк.

– Чьи – кто? – переспросил Флей, оглядываясь по сторонам. – Эй, ты еще тут? Все идешь за мной?

– Так ведь вы сами велели идти следом, – удивился юноша.

– Ха-ха, хорошая память, когда надо, разумеется. Так что тебе нужно, свелтеровец?

– Он мерзкий, – паренька даже передернуло. – Я не вру, честное слово.

– Как зовут? – внезапно бросил Флей.

– Меня?

– Тебя, да, тебя. Свое имя я вроде пока помню. Что за молодежь такая непонятливая пошла.

– Стирпайк, господин, мое имя.

– Как? Спиртпайк?

– Да нет же – Стир-пайк.

– Как-как?

– Стир. Стирпайк.

– Для чего?

– Простите, не разобрал?

– Для чего тебе двойное имя? Стир, да еще и Пайк к тому же. По-моему, достаточно было бы одного. Тем более, для работы на кухне под началом Свелтера.

Мальчик неопределенно пожал плечами – дискуссии на такие темы можно вести бесконечно долго. Наконец он все же не удержался и снова задал давно мучивший его вопрос:

– Простите, господин… Я вот все хотел спросить – чьих это кошек мы видели в комнате? Тех, что на ковре…

– Кошки? – искренне удивился камердинер. – Какие такие кошки?

– Ну, те, что сидят в кошачьей комнате, – терпеливо заговорил Стирпайк. – Мне просто интересно, кому они принадлежат…

Флей просиял и величественно поднял вверх указательный палец:

– Эти кошки принадлежат моей госпоже. Все ее. Она любит белых кошек.

Стирпайка такой ответ, однако, не удовлетворил, и он продолжил допытываться:

– Вероятно, она живет поблизости от своих любимцев?

Камердинер неожиданно разгневался:

– Заткнись, кухонное помело. Какое тебе дело? Разболтался вообще.

Юноша покорно замолчал и проследовал за стариком в громадную восьмиугольную комнату, на семи стенах которой были развешаны портреты в тяжелых золоченых рамах.

И вдруг Флей подумал – он что-то загулял, его сиятельство наверняка уже ожидают его. Для Стирпайка вдруг произошло неожиданное – камердинер, подойдя к одному из чуть наклонно висевших портретов, бесцеремонно сдвинул его в сторону, открывая взору крохотное – величиной с фартинговую монету – отверстие в стене. Флей тут же приник к отверстию, и юноша заметил, как пергаментного цвета кожа на шее старика собралась в глубокие складки. Видимо, старик увидел сквозь глазок то, что и ожидал увидеть.

Глазок был просверлен в стене в самом удобном месте – отсюда открывался обзор сразу на три важные двери. Центральная вела в покои госпожи – семьдесят шестой по счету герцогини Гроун. Дверь была окрашена в черный цвет, и поверх этого мрачного фона кусочками перламутра был выложен рельефный силуэт большой белой кошки. Окружающие же дверь простенки были изукрашены такими же инкрустациями в виде сказочных растений и птиц. Центральная дверь была закрыта, но зато две боковых были распахнуты настежь, и Флей тут же жадно принялся изучать, что там происходило. В дверях то и дело мелькали фигуры. Людей там было много, все они суетились, но их движения, несомненно, имели какой-то смысл. Во всяком случае, для Флея.

– Ну вот, – воскликнул камердинер, не поворачивая даже головы.

Стирпайк тут же подскочил к старику:

– Что там?

– Та дверь, на которой кошка – ее, – прошептал старик и, схватив себя обеими руками за мочки ушей, отчего-то скучно зевнул.

Стирпайк приник глазом к отверстию в стене и заметил, как из средней двери вышел худой мужчина с пышной шевелюрой черных волос, в которых уже пробивалась седина, и, воровато озираясь, начал спускаться по лестнице. Однако, сделав несколько шагов, он остановился. В его руке был небольшой сундучок – точно такой же, какие обыкновенно носят при себе лекари. Конечно, это был врач. После из двери появился второй мужчина. В руках он держал легкий серебряный жезл, украшенный на конце зеленоватым камнем. Подойдя к доктору, он задумчиво постучал по его груди этим жезлом, и лекарь слегка закашлялся. После чего владелец жезла выразительно посмотрел врачу в глаза и спросил:

– Ну, Прунскваллер?

– Да, господин мой? – почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.

– Что скажешь?