Лион де Камп - Волшебник зелёных холмов

– Советую попросту не обращать внимания! Это всего лишь Уат, ибо луна достигла главной фазы своей.

– Нич-чего не понимаю! – растерянно пролепетал Ши.

– Девы ульстерские не слишком-то хороши Уату показались, и ничего лучше не выдумал он, как в Коннахт стопы свои направить – к дочери Оллгойта-друида свататься. А Оллгойту сему, надобно сказать, никак не можно любезность да манеры обходительные в число добродетелей своих зачислить. Только и твердил он надменно, что никому из уладов вовек его дочери не видать, а когда стал настаивать Уат, наложил он гейс на Уата, от коего при луне полной воет он теперь на нее всю ночь напролет – а заодно и гейс на дочь свою, отчего воя оного она более не приемлет. Ежели интересно тебе мнение мое о сем происшествии, то башку Оллгойта этого давно уж пора приспела пристроить на месте почетном!

С этими словами Кухулин многозначительно оглядел свою коллекцию.

Малость оправившись от первоначального испуга, Ши сказал:

– И все равно я ничего не понимаю. Если на кого-то можно наложить гейс, то почему нельзя с таким же успехом снять его?

Кухулин помрачнел, Катбад смутился, а Лойга попросту прошиб смех.

– Коли вверг ты Катбада в печаль, а наш дорогой Кухук чересчур уж вежлив, чтоб материи сии обсуждать прилюдно, придется, видать, мне самому факт признать неприятный! Знай же, что оный Оллгойт – друид столь редкостный, что никому не под силу снять чары, что он наложил, а равно как и чары такие наложить, кои он был бы снять не способен.

Со двора опять донесся вой Уата. Кухулин доверительно склонился к Бельфебе:

– Не слишком ли беспокоит он тебя, дорогая? В силах моих удалить его – или же, по желанью твоему, только лишь часть его верхнюю!

По мере того как постепенно пустели блюда и тарелки, Ши заметил, что Кухулин, поглотив несметное количество вина, стал обращаться исключительно к одной Бельфебе. Правда, выпитое вроде не оказало особого действия на героя, если не считать возросшей интенсивности его мрачноватых любезностей. Но когда на столе уже ничего не осталось, он последний раз поднес кубок к губам, осушив его до дна, поглядел через стол на Бельфебу и многозначительно мотнул головой.

Ши немедля вскочил, обежал вокруг стола и положил ей руку на плечо. Уголком глаза он заметил, что Пит Бродский тоже поднялся со своего места. На лице Кухулина появилась едва заметная улыбочка.

– Прошу искренне простить за неудобства, мною причиняемые, – проговорил он, – но нисколь не противно сие обычаю и оспорено быть не может. Так что, Бельфеба, дорогая, не соблаговолишь ли проследовать в покои мои?

Поднявшись, он направился к Бельфебе, которая тоже вскочила и попятилась. Ши сделал попытку вклиниться между ними, безуспешно силясь выдумать некие чары, способные остановить весь этот кошмар. К этому моменту на ногах оказались уже все до единого, и среди желающих бесплатно полюбоваться нежданным спектаклем даже возникла легкая давка.

– Ужель удумал ты супротив самого меня пойти, дорогой мой Мак-Ши? – вкрадчиво поинтересовался Кухулин.

Голос его звучал по-прежнему мягко, но в том, с какой четкой расстановкой он произносил слова, крылись жесткость и злоба, и Ши вдруг осознал, что перед ним человек с мечом. На дворе жалобно завыл Уат.

Как видно, подобная мысль пришла в голову и Бельфебе, поскольку она немедля скакнула к стене, где было развешано всевозможное оружие, и повисла на одном из мечей всем своим весом – но тщетно. Скобы оказались настолько прочными, что оторвать клинок удалось бы разве что гвоздодером. Кухулин открыто расхохотался.

Откуда-то сзади, чуть слева от Ши, всплыл голос Бродского:

– Белли, не тушуйся, делай, что я сказал!

Она отвернулась и, как только Кухулин шагнул к ней, с застывшим лицом скрестила руки и через голову стащила с себя платье, оставшись в одном белье.

Публика, как один, ахнула, послышались крики ужаса. Кухулин замер, и челюсть у него начала отваливаться сама собой.

– Жми дальше! – вопил Бродский откуда-то из задних рядов. – Задай им жару!

Бельфеба завела руки за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Кухулин пошатнулся, словно ему как следует врезали под дых. Резко вскинув правую руку, он залепил ею глаза, другою нащупал стол и уткнулся в него носом, бессильно стуча кулаком по толстым доскам.

– Ара! – забубнил он из этой позиции. – Уберите ее! Вздумала сгубить ты меня в доме моем собственном – меня, хозяина, что кров тебе дал да жизнь спас?

– Обещаешь оставить ее в покое? – быстро спросил Ши.

– Обещаю, но только на ночь нынешнюю!

– Лучше прими предложенье сие, Мак-Ши, – посоветовал Лойг, склонившийся над героем и сам малость позеленевший с лица. – Коли впадет он в гнев, никому из нас тут головы не сносить!

– Ладно. Заметано, – отозвался Ши, подавая Бельфебе платье.

Присутствующие дружно вздохнули с облегчением. Кухулин, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Неважно чувствую я себя, дорогуши мои, – убитым голосом объявил он, подхватывая со стола золотой кувшин с вином и направляясь к себе.

4

Многочисленная дворцовая челядь никак не могла угомониться, возбужденно обсуждая детали приключившегося инцидента, но когда Бельфеба с каменным лицом, стараясь не глядеть ни вправо, ни влево, направилась обратно на свое место, все охотно расступились, пропуская Ши и Бродского, которые поспешили к ней присоединиться. Друид, многозначительно поглядев на захлопнувшуюся дверь, заметил:

– Ежели Пес наш любимый выпьет сегодня более, чем следует, как бы в голову ему не взбрело, что подстроили вы все это нарочно, и днем несчастий станет день нынешний! Предупреждаю: ежели выйдет он с геройским венцом сияющим вокруг головы своей, лучше поскорей уносить вам ноги!

– Куда? – откликнулась Бельфеба, по-прежнему ни на кого не глядя.

– Обратно в родные края ваши! Куда ж еще?

Ши задумчиво нахмурился.

– Я далеко не уверен... – начал было он, но тут же инициативу перехватил Бродский:

– Слышь, мужик, твой босс зря полез в бутылку, ты уж мне поверь! Типа, ломало его обламывать, но нам просто некуда было деваться – чисто в натуре.

Катбад резко обернулся к нему:

– По какой такой причине, презренный раб?

– Еще раз вякнешь насчет раба... Короче, на ей чисто реальный гейс. Любой, которому взбредет в башку хоть пальцем ее тронуть, заработает такой понос, что мама не горюй! От такого поноса любой герой запросто коньки откинет. Ейный муж только тем и держится, что сам типа волшебник. Твоему боссу еще дико повезло, что мы его вовремя тормознули и не дали утащить ее в койку, – иначе щас бы братана в деревянный бушлат одевали!

Брови Катбада взметнулись на лоб, словно крылья взмывающей в воздух чайки.