Андрэ Нортон - Знак кота. Гнев оборотня

Ночью водоросли светятся бледным, призрачным светом, одни разновидности сильнее, другие слабее. Поэтому я сразу понял, что нахожусь недалеко от берега пруда. И тут, словно моё падение послужило сигналом, песок неподалёку буквально вскипел. Стая крыс — блестящие красные глаза, клыки в распахнутых пастях светятся слабой зеленью. От их резкого визга засвербило в ушах, а от вони грязных туш и дыхания меня чуть не вырвало.

Я был не настолько глуп, чтобы спускаться неподготовленным. Висевший за спиной посох словно сам прыгнул в руки, лезвия выдвинуты до отказа.

Прижавшись спиной к стене, с которой упал, я резко махнул перед собой посохом. Две крысы, прыгнувшие на меня первыми, кувыркнувшись, отлетели назад. В мгновение ока задние набросились на павших товарищей, но смотреть на это мне было некогда — остальные уже нападали на меня. Пращой в такой ситуации не воспользуешься, оставалось надеяться только на посох, а уж с ним–то я умел обращаться.

Я отбросил в сторону ещё двоих и чуть не зарычал от досады, когда в посох вцепились челюсти третьей, почти в половину больше своих собратьев, со мстительно горящими глазами. Я тут же отшвырнул посох в сторону и выхватил нож, которым тоже неплохо умел пользоваться. Не однажды я сталкивался лицом к лицу с яростью крысиной стаи, но впервые — в одиночку. Раньше, защищая наши стада, я подавал сигнал и наверняка знал, что вскоре придёт помощь, а яки, завидев своих исконных врагов, опускали рога и топтали крыс копытами. Неожиданная, острая боль пронзила ногу, как от удара сабли. Не глядя, я махнул ножом вниз. По счастью, я оказался в узкой расщелине между двумя камнями, так что крысы могли атаковать только по две, а с двумя я ещё мог справиться. Правда, я был один, а врагов гораздо больше, чем можно сосчитать, они так и мелькали вокруг, двигаясь с присущей им скоростью. Одна из крыс прыгнула вверх, через спины других, атаковавших меня, нацеливаясь в горло. Я вскинул руку, и инерция прыжка насадила крысу на лезвие. Меня отбросило назад, рука онемела, но я всё–таки успел почувствовать, как хрустят кости врага.

Взвизгнув, крыса свалилась мне под ноги, преградив путь другим двум, от которых я отбивался как раз перед этим.

Возня под ногами не пускала ко мне остальную стаю. Упершись плечами в скалу, я тяжело дышал. Нежданная передышка продлится ещё мгновение, а потом они снова набросятся на меня… Несмотря на весь опыт, накопленный при охране стад или в путешествиях с караванами, я вряд ли выдержал бы ещё одну решительную атаку.

Я боялся, да, но испытывал и настоящую ярость. Умереть только для того, чтобы эти твари набили себе брюхо!.. Кое–кого из них ждёт та же участь! Посох лежал прямо передо мной, но из–за той свалки, которую устроили три крысы, я не мог подобрать его.

Стая тем временем неожиданно сбилась в одну кучу. В слабом свете ночи я различал лишь чёрные тени с горящими углями глаз. Я замер, ожидая последнего броска, который и прикончит меня.

Но они отступали! Я не верил своим глазам — всем известно, что крысы — неразумные или почти неразумные существа, но эти отступали, словно хотели посоветоваться, как атаковать меня с наименьшими потерями.

Одна за другой крысы поднимали головы, но глядели не на меня, а в небо. Кто–то из них завизжал, визг подхватила вторая, третья… У моих ног всё ещё дрались две крысы. Третья лежала у них под ногами, а эти две вцепились друг другу в глотку за право сожрать добычу. Только их не коснулось странное поведение стаи.

Снова раздался визг. И казалось, это был не боевой клич, а предупреждение. Невольно я и сам запрокинул голову, прислушиваясь, пытаясь унюхать что–то. Налетел порыв ветра, и я понял, что заставило отступить моих врагов. Мы — часть этой земли, мы слишком тесно связаны с ней и всегда чутко улавливаем малейшую перемену погоды.

Буря… В этот раз я не услышал предупреждающего барабана, его далеко разносящихся раскатов, подхватываемых котами–хранителями у дорог. Но я хорошо уловил странное напряжение в воздухе, от которого защекотало кожу.

Визжавшие хором крысы исчезли. Даже крысы, дравшиеся у меня под ногами, расцепились и заковыляли прочь. Они искали убежище, без укрытия надвигающийся ураган не вынесет ничто живое. И я тоже.

Я поспешно перескочил через тушу под ногами и бросился к краю пруда с водорослями. Такие бури могут продолжаться несколько дней, и мне стоило запастись провизией, не надеясь на собственные скудные припасы. Я одним махом сгрёб охапку водорослей и засунул её, за неимением лучшего, за пазуху. И позволил себе набрать только три охапки.

Подъём по скалистому склону, с которого я так неловко свалился, как всегда, был гораздо труднее. Однако я заставил себя не торопиться, чтобы не оказаться опять на дне этой котловины, совершенно беззащитным перед лицом надвигающейся угрозы — ветра и песка.

Пыхтя от усилий, я снова втиснулся в маленькую пещеру, в которой оставил свои пожитки. Вытряхнув влажную массу водорослей на камень, я принялся мастерить из плаща хоть какое–то укрытие. Пещерка была тесной, но мне повезло, что я вообще хоть что–то нашёл.

Укрывшись плащом, я как можно прочнее прижал края к камню посохом и стал ждать бурю, посасывая пригоршню водорослей.

Ждать пришлось недолго. От бешеных ударов ветра невозможно было надёжно укрыться. Мелкий, как пыль, песок всё–таки пробивался внутрь. Он царапал и обдирал кожу. Я оглох. А ещё и ослеп, завязав платком глаза, чтобы избавиться от нескончаемой пытки песком. Когда я чувствовал голод, казалось, неутолимый, как у крысы, то нащупывал и глотал кусочки водорослей, с каждым укусом чувствуя на зубах песчаную пыль, просачивавшуюся в моё убогое укрытие и покрывавшую всё кругом тонкой шершавой плёнкой.

Когда становишься пленником бури, теряешь счёт времени. Наверное, я засыпал, потому что помню кошмарный сон, будто оказался лицом к лицу с песчаным котом и даже чувствовал удары его когтей, шершавое прикосновение языка. Он играл со мной, как котти играет с жуком, но долгожданный исход, смерть, никак не наступала. Только темнота. И я с облегчением проваливался в темноту, не в силах больше сопротивляться. Но даже в этой тьме рёв бури беспрестанно оглушал меня, и покой по–прежнему не приходил.

Неужели это конец? Конец всем попыткам доказать, что и я что–то значу? Нет, что–то внутри меня отказывалось согласиться с этим! Какая–то частица моей души сопротивлялась тьме и боли, упорно цепляясь за жизнь.

Глава четвертая

А потом буря всё–таки кончилась, и оглушительное завывание ветра стихло. Я проснулся от тишины — нет, не проснулся, то был не сон, а чёрная бездна, — и снова задремал. Моё напряжённое, измученное тело требовало отдыха. Всё, что я успел сообразить перед тем, как вновь уснуть, — так это, что я по воле случая пережил шторм такой силы, который без труда стёр бы с лица земли целый караван.