Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Немудрено: он великий вождь. Может быть, через столетия воспоминания короля Пенды станут столь же знамениты, как записки Цезаря. Только, если Римлянин писал для толпы, а потому привирал, словно сам был галлом, то Мерсиец готовит военное руководство для своих детей. И потому пишет честней! Ходят слухи, что старик предусмотрел все. Даже разгром и захват страны. Который не означает, меж тем, окончательного поражения.

Среди белой дымки — туман и мрамор — показалась умная остроглазая рожа с характерно выбритым лбом. Новый секретарь — камбрийский монах. Увесистое, откормленное на королевских харчах свидетельство того, что до короля сведения о письмах Кентерберийского архиепископа дошли, проверены, перепроверены и подтвердились. Пенда вынул из–за пазухи гадюку, заменив на ужа: камбриец если и цапнет, так не насмерть.

Торопливый слуга ловит расстегнутый плащ.

— И кольчугу, — добавляет монах.

— Кольчугу? Сейчас стяну.

У Пенды что, приступ подозрительности? Прежде такого не водилось.

— Иначе, сиятельный муж, если ты нырнешь в ней в горячую и соленую воду, она быстро заржавеет.

— А?

— Король отдыхает. А раз уж он в Бате, то отдыхает в воде. Услышав же, что его лучший посол хромает и морщится при каждом шаге, — глаза секретаря щурятся, как от яркого света, — полагает, что целебная купель и тут не повредит.

Такой вот весельчак. Под стать господину.

Впрочем, от кольчуги Окта избавился бы и без предупреждения, едва вступив в нынешние королевские палаты. Жаркий и влажный воздух терм встречаясь с зимним холодом превращался в туман более густой, чем за городом. Одежда грозила окончательно промокнуть, а железо – граф поймал себя на мысли, что боится услышать звук поедающей металл ржавчины.

И в этом тумане, уподобившись римским владыкам, обретается сам король половины Британии. Облик же мерсийский лис имеет скорее эллинский. Чашу с темным виноградным вином в одной руке и пергаментный лист — в другой дополняет густая борода, совершенно не римская. Ну, пергамент в руках властителя обычен. Да и дорогое прежде вино оказалось дешевым, ибо взято как военная добыча из церковных амбаров, которые победители не обидели вниманием, в отличие от самих церквей. Покой домов христианского бога «ужасный язычник» — а в саксонских летописях пишут именно так – хранит со всей строгостью.

Однако вблизи Пенда и на грека мало походит, выглядит типичным русобородым плешивым германцем, в меру седым, в меру худощавым, без рельефных мускулов атлета. Зато жилист. Таким и подобает, судя по самому мерсийцу, быть королю — не сильным, но достаточно выносливым, чтобы десятилетиями тащить на нешироких плечах страну, сшитую, словно лоскутное одеяло, из трех враждебных народов. Англы, саксы, бритты. А еще — полукровки вроде графа Роксетерского, к ним Пенда последнее время благоволит. Видит, наверное, в смешении будущее единство. Вот и за сына просватал камбрийскую королевну, завещая новый народ еще не родившимся внукам…

— Ковыляешь? — спросил дед нации вместо приветствия, явно не требуя ответа. – Сломай лекарю руки за криво сросшиеся кости, — но заметив, как поморщился вассал, усмехнулся. — Хотя, твою чудо–повозку, небось, все равно трясет – никакой лубок не поможет. Так что сам виноват… Кстати, ты на своей колеснице дырку в сиденье сделал? Если нет, озаботься.

Вот только решишь, что привык к его шуткам — придумает новую.

— Недоумеваешь. Значит, еще не дожил. Сделай дырку, и, если будет на то воля норн, не познакомишься с хворью, что так любит старых кавалеристов. Я вот продырявил кресло, в котором за столом сижу. И знаешь — не болит! Ну, влезай. Двум хворающим найдется, о чем поговорить. Я старик, ты ранен, а дела не ждут. Я распускаю армию — сев на носу. Да и у тебя хлопот прибавилось. Много.

Через полчаса Окта знал — судьба в лице властителя назначила ему разить врага не столько мечом, сколько словом, впитанным от матери. Камбрийским.

Король, меж тем, наливает в пригоршню вассала воду — вместо обычной горсти земли — символ принятия присяги от нового края. Вода вольно течет в щели между мозолистыми пальцами – меч стирает кожу чуть хуже плуга – уходит обратно в купальню. Король что–то желает этим сказать? Или всего лишь очередная выходка? Пенда это Пенда. Сказал:

— Край болотистый, вода сойдет.

Тут же перескочил на другое:

— Ну вот, одно дело обсудили… Как водичка? Ногу отпустило?

— Нет пока… Но отогрелся, словно всю зиму у камина просидел!

— Что ж, возблагодарим Немайн, — вино из королевского кубка щедро выплескивается в воду. Взбухло недолгим облачком и растворилось — жертва. Возлияние Немайн–Неметоне–Нимуэ–Сулис–Минерве–Афине… Христианским вином крещеной богине от верующего в иных богов…

— Она христианка, — напомнил Окта.

Король не замедлил с ответом:

— Римляне – христиане. Камбрийцы тоже. Куда ей деваться? А ведь куда–то девалась, на столетия… Теперь вот вернулась, — Пенда засмеялся, довольный чем–то понятным ему одному. Пояснил: — Правила новые приняла, да так, что люди ее встретили с радостью. Но играет свою игру. Не чужую, – русые усы встопорщились в улыбке. — Нашла момент и место. Согласись, это она хорошо находить умеет. Как тебе это место, а? Между прочим, ей посвященное…

Король хмыкнул довольно. Окта понял — в самозванстве сероокую король больше не подозревает.

— Она умеет еще много чего. Например: взяла три города. Быстро. Делай что хочешь, но мне нужна эта сноровка! Да, летом война будет малая. До урожая. Но потом…

— Первый город, это была игра. Второй — волшебный холм. А вот под Глостером мы с сидой повозились!

— Первый город был судебным испытанием, — шутливые нотки исчезли, теперь говорит сильнейший правитель на островах с одним из сильнейших вассалов, назначает службу, — и ей нужно было выиграть. Любой ценой. Решалось, сможет ли она жить со своим любимым народом… Поставить в игре против защитников города их же детей — славный ход. Как и превращение юридической процедуры в праздник. Кер–Миррдин «пал» потому, что никто не желал оборонять его всерьез. Второй город… Машины. Машины против бога. Машины справились. И третий. Много работы лопатами… Ради того, чтобы ударить в другом месте. А возня была с полевой армией, так?

Окта кивнул – хороший шутник умеет говорить серьезно. А главное, мудро. Самую суть.

— Когда следующей зимой будем добивать Уэссекс, умение брать бурги и римские города, как орешки, нам пригодится. И я, наконец, понял, почему ее манера кажется знакомой. Божественная манера.

— Тор? — брякнул Окта, чтоб не выглядеть слишком умным. Точно, сюзерен оказался доволен. И слова правильного ответа смаковал куда больше, чем целебное тепло или кислое монастырское вино.