Дэниел Абрахам - Предательство среди зимы

— Опять? — спросил он.

Размягченный Камень кивнул круглой головой. Семай Тян посмотрел на доску, освежил в памяти пленение андата, вызов этого существа из бесформия — и сдвинул черную фишку на пустое поле доски. Игра началась снова.

Пленил Размягченного Камня не Семай, а поэт Манат Дору, три поколения назад. Эта игра легла в основу пленения. Изменчивая тактика игроков и каменные фишки символизировали борьбу свободолюбивого духа и поэта, который держит его в рабстве. Семай провел кончиком пальца по краю доски, где ее когда-то касался Манат Дору, и выстроил черную линию перед наступающей белой. Он трогал фишки, которыми играли давно умершие поэты — в ту же игру и с тем же существом, что сейчас сидело напротив. С каждой победой человека узы становились прочнее: великолепная задумка, особенно если учесть, что первый поэт намеренно сотворил андата неумелым игроком.

Буря стихла. Семай потянулся и зевнул. Размягченный Камень сердито уставился на свои фишки.

— Проигрываешь, — сказал Семай.

— Знаю, — ответил андат, точнее, пророкотал, как далекая горная лавина — еще один поэтический символ. — Впрочем, неизбежность поражения не умаляет чести тех, кто стремится к победе.

— Неплохо сказано.

Андат пожал плечами и улыбнулся.

— Если проигрыш позволит пережить соперника, можно и пофилософствовать. Эту игру выбрал ты. Но мы играем и в другие, где мои возможности не так ограничены.

— Ничего я не выбирал. Мне нет и двадцати зим, а тебе больше двухсот. Когда ты начал играть, мой дедушка еще не заглядывался на женщин.

Широкие ладони андата изобразили жест несогласия.

— Мы с тобой всегда играли в одну и ту же игру. Если сперва ты был другим, я-то тут при чем?

Они начинали говорить лишь тогда, когда исход игры был ясен. Пикировка с Размягченным Камнем считалась не менее верным признаком окончания борьбы, чем тишина в уме Семая. Однако когда в дверь постучали, на доске еще оставались фишки.

— Я знаю, что ты там! Просыпайся!

Услышав знакомый голос, Семай вздохнул и встал. Андат угрюмо вперился в доску, надеясь победить в уже проигранной партии. По дороге к двери Семай хлопнул андата по плечу.

— Это никуда не годится! — воскликнул краснощекий толстяк, едва поэт открыл дверь. На толстяке были ярко-синие одежды с желтой нитью и медное ожерелье — знак должности. Не в первый раз Семай подумал, что Баараф смотрелся бы уместнее в торговом доме или на пашне, чем среди утхайема. — Некоторые поэты возомнили, что раз у них есть андат, им все можно. А я против!

Семай изобразил приветствие и отступил назад, впуская толстяка в дом.

— Я тебя ждал, Баараф. Ты поесть с собой не захватил?

— Пусть тебя слуги кормят, — заявил Баараф и уверенным шагом прошелся по комнате, с вожделением оглядывая полки книг, свитков и карт. Андат медленно усмехнулся и перевел глаза на доску.

— Не люблю, когда по моей библиотеке бродят всякие хмыри, — продолжал Баараф.

— Что ж, давай надеяться, что дай-кво не пришлет нам хмыря.

— Вечно ты споришь, чтобы меня позлить! А он придет и будет рыться! Между прочим, у меня есть древние манускрипты, они не выдержат дурного обращения.

— Так перепиши их.

— Уже начал! Однако дело не быстрое, сам знаешь. Нужно много времени и терпения. Нельзя привести с улицы каких-нибудь писцов-недоучек и поручить им достояние Империи!

— Сам ты все равно не успеешь. Сколько ни старайся.

Библиотекарь нахмурился, но в его глазах мелькнули искорки. Андат сдвинул вперед белую фишку, и в голове у Семая снова зашумело. Хороший ход.

— Ты придаешь мысли форму человека и заставляешь ее выделать всякие фокусы — а потом говоришь мне, что я чего-то не смогу? Ну уж нет. Предлагаю сделку: если ты…

— Погоди.

— Если ты…

— Баараф, или молчи, или уходи! Я не закончил.

Семай сел за стол, и Размягченный Камень вздохнул. Его ход открыл дорогу еще нескольким фишкам. Андат еще никогда до такого не додумывался. Семай нахмурился. Игра все равно сыграна, андату не удастся переставить фишки, прежде чем черные Семая победят. И все же будет сложнее, чем до прихода библиотекаря. Семай постучал по столу кончиками пальцев, мысленно проигрывая следующие пять ходов. Потом решительно выдвинул вперед черную фишку, чтобы преградить андату самый краткий путь.

— Отличный ход! — вставил библиотекарь.

— Чего ты хочешь? Может, скажешь сразу, чтобы я ответил «нет» и занялся своими делами?

— Я впущу в библиотеку твоего поэтишку, если ты отдашь мне свои книги. Разумнее хранить все в одном месте.

Семай принял позу благодарности.

— Нет, спасибо. А теперь уходи. Мне надо доиграть.

— Да ты сам подумай, если я захочу…

— Во-первых, ты впустишь Маати Ваупатая, потому что так велят дай-кво и хай Мати. Ты не вправе заключать сделки. Во-вторых, повеление не мое, никто меня даже не спрашивал. Если тебе нужен ячмень, ты ведь не торгуешься с ювелиром? Вот и не выпрашивай поблажек у того, кто тут ни при чем.

На лице Баарафа мелькнула искренняя обида. Размягченный Камень коснулся белой фишки, отдернул палец и снова погрузился в раздумья. Баараф нарочито холодно изобразил просьбу о прощении.

— Нет, это ты меня прости, — поспешил сказать Семай. — Я не хотел тебя отчитывать, просто ты явился не вовремя.

— Конечно-конечно. Ты играешь в бирюльки, от которых зависят все наши судьбы. Нет, не вставай! Я сам закрою.

— До скорого, — бросил Семай в спину библиотекарю.

Хлопнула дверь; Семай остался наедине со своим то ли пленником, то ли подопечным, то ли вторым «я».

— Не самый приятный визит, — проворчал Размягченный Камень.

— Что да, то да, — согласился Семай. — Но дружбе не прикажешь. И сохрани нас боги от мира, где любовь давалась бы лишь достойным.

— Неплохо сказано, — кивнул андат и сделал ход, которого Семай ожидал.

Игра завершилась быстро. Семай позавтракал жареной бараниной и крутыми яйцами, а Размягченный Камень убрал доску с фишками и сел к очагу погреть огромные ладони. День предстоял длинный, что Семая после утреннего сражения вовсе не радовало. До полудня он обещал зайти к резчикам: из карьеров прибыл груз гранита, и поэт должен был подготовить его к изваянию знаменитых кубков и ваз Мати. После полудня Семая ждали горные мастера и Дом Пирнат. Мастера хайского серебряного рудника беспокоились, что размягчение камня с помощью андата вокруг недавно найденной рудной жилы может вызвать обвал. Распорядитель Дома Пирнат хотел пойти на риск. Присутствовать на этой встрече будет не лучше, чем в песочнице, где дети бросают друг в друга куличики, но деваться некуда. От одной этой мысли Семаю стало муторно.