Джон Толкин - ДЕТИ ХУРИНА (НАРН И ХИН ХУРИН)

В то время лишь один из хранителей границ Тингола был сильнее в бою, чем Турин, и то был Белег Куталион; и Белег с Турином были товарищами во всех опасностях, и вместе бродили по диким чащобам.

Так прошло три года. Все это время Турин редко бывал в чертогах Тингола; и не заботился он о своей внешности и одежде: ходил он нечесаный, и поверх кольчуги носил серый плащ, истрепанный непогодой. Но на третье лето, когда Турину исполнилось двадцать лет, случилось так, что, желая отдохнуть и отдать в починку оружие, однажды вечером пришел он внезапно в Менегрот и вошел в чертог. Тингола в тот день не было: он бродил по зеленым лесам вместе с Мелиан, как то было у него в обычае об эту пору. Турин сел на первое попавшееся сиденье, ибо он устал с дороги и был в задумчивости; но, на беду, сел он за стол, где помещались самые знатные в королевстве, и на то самое место, где обычно сидел Саэрос. Саэрос пришел позднее, и разгневался на Турина, решив, что тот сделал это нарочно, из гордости, и чтобы оскорбить его, Саэроса; а когда Саэрос заметил, что сидящие рядом с Турином не только не упрекают юношу, но, напротив, рады ему, гнев его отнюдь не уменьшился.

Однако для начала Саэрос сделал вид, что тоже рад Турину, и сел на другое место, напротив.

— Нечасто хранитель границ жалует нас своим посещением, — сказал он, — и я с радостью уступаю ему свое место ради того, чтобы побеседовать с ним.

И он заговорил с Турином, расспрашивая его о том, что нового на границах, и о деяниях его в глуши; но, хотя речи его казались любезными, в голосе явственно звучала насмешка. Тогда устал Турин, и, оглядевшись, познал горечь изгнания; и, хотя вокруг сиял свет и звучал смех, как всегда в эльфийских чертогах, мысли Турина обратились к Белегу и к их лесной жизни, а потом перенеслись к Морвен и отцовскому дому в Дор-ломине; и нахмурился он, ибо мрачны были его мысли, и ничего не отвечал Саэросу. Саэрос же, решив, что Турин хмурится из-за него, не сдержал гнева и, достав золотой гребень, бросил его через стол Турину, сказав:

— Послушай, человек из Хитлума, ты, конечно, пришел сюда в спешке, так что простительно, что ты явился в драном плаще; но зачем же волосы у тебя спутаны, как куст терновника? Открой-ка уши — может, тогда тебе будет слышнее, что тебе говорят.

Турин ничего не сказал, лишь глянул на Саэроса, и темные глаза его блеснули огнем. Но Саэрос не поостерегся, и презрительно взглянул на Турина, и сказал во всеуслышание:

— Если люди Хитлума так дики и мрачны, каковы же женщины в той земле? Должно быть, носятся они по лесам, как олени, одетые лишь собственными волосами.

Тогда Турин схватил рог для вина и швырнул его в лицо Саэросу, и тот упал навзничь и сильно ушибся; Турин же выхватил меч, и хотел броситься на него, но Маблунг Охотник, сидевший рядом, удержал его. Саэрос встал, сплюнул кровью на стол и проговорил разбитыми губами:

— Долго ли будем мы терпеть этого лесного дикаря? Кто здесь владыка нынче вечером? Закон короля суров к тем, кто ранит его вассалов под крышей чертогов; тех же, кто обнажает здесь меч, ожидает по меньшей мере изгнание. Не будь мы в чертогах, уж я бы тебе, Дикарь, ответил!

Но Турин, увидев кровь на столе, мгновенно остыл; он высвободился из рук Маблунга и вышел без единого слова.

И сказал Маблунг Саэросу:

— Какая муха тебя укусила? Ты сам повинен в своем несчастье; и, быть может, закон короля сочтет разбитую губу достойным возмещением за насмешки.

— Если этот щенок обиделся, — огрызнулся Саэрос, — пусть пожалуется королю. А обнажать здесь мечи запрещено, под любым предлогом. Если он меня тронет где-нибудь в другом месте, я его убью.

— А вот я не так уверен в этом, — заметил Маблунг. — Но, кто бы из вас ни погиб, все равно это будет злым делом, более подобающим Ангбанду, нежели Дориату, и смерть эта принесет новое зло. Воистину, кажется мне, что Сегодня коснулась нас Северная Тень. Берегись, Саэрос сын Итильбора, как бы в гордыне своей не сыграть на руку Морготу. Вспомни, ты ведь из эльдаров.

— Я этого не забываю, — ответил Саэрос; но гнева своего он не оставил, и всю ночь лелеял свою злобу, раздувая обиду.

Утром, когда Турин уходил из Менегрота, возвращаясь на северные границы, Саэрос подкараулил юношу, и напал сзади с обнаженным мечом и со щитом. Но Турин в лесах привык к бдительности, и успел заметить его углом глаза, и, отскочив, выхватил меч и бросился на врага.

— О Морвен, — вскричал он, — теперь-то насмешник поплатится за то, что посмеялся над тобой!

Он разрубил щит Саэроса, и они обменялись несколькими быстрыми ударами. Но Турин прошел суровую выучку, и был не менее ловок, чем любой эльф, и притом гораздо сильнее. Он быстро одолел Саэроса, ранил его в правую руку, и тот оказался во власти Турина. Турин наступил на меч, который выронил Саэрос.

— Саэрос, — сказал он, — тебе придется побегать, и одежды будут только мешать. Хватит тебе и собственных волос.

Он бросил Саэроса наземь, и сорвал с него одежду; Саэрос почувствовал, как могуч Турин, и страшно испугался. А Турин отпустил его и воскликнул:

— Беги! Беги! И если ты уступишь в беге оленю, я стану подгонять тебя сзади.

И Саэрос рванулся в чащу, громко взывая о помощи; Турин же мчался за ним, как борзая, и куда бы ни кидался беглец, все время позади оказывался острый меч.

Многие услышали крики Саэроса и бросились вдогонку за бегущими* но лишь самые быстроногие могли бежать наравне с ними. Впереди всех мчался Маблунг, и смущен был дух его: насмешка Саэроса показалась ему жестокой, но "утром творится зло — к вечеру Морготу радость"; а потом, дурное это дело — позорить любого из народа эльфов по своей воле, без суда. Тогда никто не знал, что это Саэрос первым напал на Турина и хотел убить его.

— Стой, Турин, остановись, — кричал он. — Орочье дело творишь ты!

Но Турин ответил:

— Орочьи дела за орочьи речи! — и снова рванулся вслед за Саэросом; а тот, не надеясь более на спасение и думая, что смерть его близка, несся, не разбирая дороги. И вдруг впереди показался поток, что бежал к Эсгалдуину в глубоком овраге, усеянном острыми каменьями; и был тот овраг так широк, что только олень перескочит. Но Саэрос был в таком страхе, что прыгнул; но не удержался на той стороне, и с воплем рухнул вниз, и разбился о камень в ручье. Так окончилась его жизнь в Дориате; и надолго останется он у Мандоса.

Турин взглянул на тело в потоке и подумал: "Несчастный дурень! Ведь тут бы я отпустил его обратно в Менегрот. А теперь из-за него я без вины стал преступником". И он обернулся и мрачно посмотрел на Маблунга и его товарищей — они догнали его и стояли рядом на обрыве. Все молчали. Наконец Маблунг сказал: