Андрей Дашков - Эхо проклятия

Задумайтесь о потрясающих возможностях подобной игры – и содрогнитесь.

* * *

...А потом он отделился от собственной тени.

Разорванный кокон... Бабочка смерти... Черви брызнули в стороны, как струи коричневой жидкости...

Ипполита завизжала, захлебываясь ужасом.

Дельфина оказалась покрепче. А я все-таки допустил небольшую ошибку – к счастью, поправимую. Я ожидал, что, несмотря на охрану, проститутки могут быть вооружены. Элетрошокер, газовый баллончик или что-нибудь посерьезнее. Я увидел это самое «посерьезнее», когда Дельфина достала из сумочки малокалиберный пистолет. Я был уверен, что у нее хватит духу применить оружие в угрожающей ситуации. Однако до последнего момента мне и в голову не приходило, что она скрипнет зубами, процедит «Ах ты, сучий потрох!» – и направит ствол не на слингера, а на меня.

У нее дрожали руки. На лице беззвучно вопила паника, которая неумолимо овладевала ею. Глаза сделались гротескно огромными, словно в каком-то дурацком комиксе... И тем не менее она успела нажать на спуск.

Я почувствовал удар в грудь. Что-то мешало мне вдохнуть. В мозгу взорвалась бутыль с чернилами. И гаснущим взглядом я проводил в полет свою душу.

(Кровь... Боль – на этот раз моя. Последняя схватка с самим собой на краю вечной темноты...

Холод поднимается снизу: это прилив океана смерти облизывает мои ноги, однако я заранее знаю, что сила Черной Селены иссякнет прежде, чем мое тело остынет...

Я бесплотной совой лечу над долинами снов, где расставлены бледные статуи спящих, где темная от кровавой росы трава шевелится в седом тумане, где рождаются химеры, где идет дождь из слез, где духи ждут в вигвамах возвращения дичающих душ...

И вот я на последнем берегу, перемещаюсь во владения смерти. Я плыву в толще сжиженного времени, затопившего города прошлого, настоящего и будущего. Небоскребы, дворцы и башни скользят мимо – гигантские могильники, взирающие тысячами бессветных глаз на беглеца из вечности. Их заволакивает мутная пелена – это мне изменяет память. Я не могу воссоздать очертаний своего прежнего мира... Стремительная тень атакует снизу и сзади. Акула. Дух мертвого океана... Холодные течения несут дохлых медуз... Медленный танец призраков... Щупальца сплетаются вокруг меня скользким коконом.

Я в колыбели снов. Смерть приближается. Но, прикоснувшись, она отдергивает лапу, оставляя свою отметину – тавро из черного льда вымораживает каверну в моем мозге. Грот для нового обитателя. С каждой новой смертью я постепенно утрачиваю свою человеческую сущность. Какого куска я лишился на этот раз? Или более интересный вопрос: в кого я превращаюсь? Кем я стану, если продержусь еще пару сотен лет? Наступит ли конец изменениям?..)

...И вот я возвратился в комнату мотеля, затерянного в неописуемом пространстве. Здесь пульсировал ужас, сгустившийся в багровое облако, и роились бабочки-ангелы. Облако вбирало в себя струйки страха, сочившиеся из стен и обретавшие материальность. Пластины жалюзи вибрировали, дребезжа, как посуда во время землетрясения, но я не ощущал дрожи пола. Кроваво-винный свет древнего солнца заливал черные простыни. Внутри картинных рам текла призрачная жизнь: слепец, который нес дохлую рыбу, уже скрылся в густой тени под мраморной аркой; альбиносы продолжали играть в домино.

Я потрогал пальцами разорванную пулей ткань на груди. Дорогой костюм был безнадежно испорчен. Зато боли я не почувствовал вовсе. Под залитой кровью рубашкой я нащупал твердое донышко кратера размером с мелкую монету. Подобных отметин на моем теле теперь насчитывалось пять: две остались от огнестрельных ран, три – от колотых. Излишне говорить, что все они были смертельными.

Для Марии мои «монеты» оказались интригующей загадкой. Поначалу она даже приняла их за симптомы какой-то редчайшей болезни. Был ли смысл рассказывать ей правду? Вряд ли. Тот случай, когда правда лишь усугубляет растерянность перед чужой тайной.

Со временем на каждой «монете» появились знаки Гекаты – первые пять символов магического кристалла. Кто-то – я до сих пор не знаю кто – постепенно заключал меня в Решетку, а это означало, что в будущем мне уготован плен едва ли не худший, чем участь Велиара. Такова плата за возвращения. Я не просил об этом, но было уже поздно. Тем и ужасны наши взрослые игры, что ничего нельзя исправить или направить в иное русло. А поворачивая время вспять, лишь ужесточаешь казнь.

...Он вышел из багровой тени. Как я и думал, слингер выбрал более сильное тело. И запасся энергией как минимум на ближайшие четверо суток. Губы растянуты в бессмысленной улыбке, что вызвано сокращением лицевых мышц – «рука» пробовала «перчатку». На зубах и подбородке – кровь той, другой, которой повезло больше.

Я смотрел и не находил слабых мест – чем лучше маскировка под оригинал, тем хуже... для дичи. Слингер дышал; на очаровательной шейке бился пульс. Стоя, он помочился – жидкость стекла по стройным женским ногам. Он моргал, взмахивая длинными ресницами, хотя вряд ли использовал зрение в человеческом диапазоне.

Я почувствовал, что Ключ судорожно сокращается в моей руке – слингер искал того, кто принес жертву. Язык не поворачивается сказать, что он искал хозяина.

Наконец он произнес ее голосом:

– Дай мне след.

К этому я готовился заранее. Теперь я должен был отвезти его в свой магазин. Но сначала – убрать то, что осталось после ритуала.

Я поднял пустой кожаный мешок, который когда-то был Ипполитой. Внутри него уже не было ни крови, ни костей, ни мяса. Ничего твердого. Волосы и ногти осыпались, как сухие листья. Кожа весила всего несколько килограммов и в свернутом виде поместилась в небольшую сумку, которую я захватил с собой. Пистолет я сунул в карман; в обойме оставалось еще четыре патрона.

Напоследок я оглядел комнату. Картины снова поймали своих обитателей в капканы остановленного времени. Альбиносы застыли над столом. Слепой с дохлой рыбой исчез, зато в гавани появился корабль. Я не сомневался, что ему предстоит очень долгая якорная стоянка... Приемник перенастроился на другую станцию: оркестр Брайана Сетцера исполнял «Голливудский ноктюрн». Минутная стрелка на циферблате часов сдвинулась всего на шесть делений. А мне казалось, что я провел несколько лет в туманной долине между жизнью и смертью...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда мы вышли из коттеджа вдвоем со слингером, нас можно было принять за подвыпившую парочку. Особенно Дельфину – она держалась слишком прямо, словно ее туловище заключили в стальной корсет.

Пастухи, сидевшие в джипе, очевидно, почуяли неладное. Надо отдать им должное – парни не были тупицами. Но им это нисколько не помогло. Один из них вылез из машины и поджидал нас, опираясь на капот. Здоровенный детина, вдобавок вооруженный крупнокалиберной пушкой, которая выпирала из-под расстегнутой кожаной куртки.