Олег Дивов - FANтастика

А что бы сейчас сказал Георгий? «Гу» или даже «А-гу»?

Да, дурак. Что делать.

В шкафу Бисеров находит альбомы с фотографиями, садится на пол и листает. Мелькают лица: Гуля, Гуля, какие-то незнакомые лица, Гуля. Потом, без перехода: Георгий, Георгий, Георгий.

Какого черта я делаю? — думает он, но все равно продолжает листать. Зачем мне это?

В первый момент Бисеров даже не понимает, что увидел. Машинально уходит на пару страниц вперед. Потом его будто по голове бьют. Пыльным мешком.

Он отлистывает назад. Ну, где?!

Вот.

Сержант сжимает зубы. Кажется, это уже слишком. Черно-белый снимок, но очень четкий, глубокий, таких у нас не делают. Еще не делают.

Обычное фото. На снимке пара. Девушка, несомненно, Гуля. Рядом с ней…

Сержант долго рассматривает фото, поворачивая его то так, то эдак. Блин, думает он. Нет, ну блин же, иначе не скажешь.

Безопасники привозят его на «эмке», в закрытом кузове — небритого и веселого. На щеке алеет свежая царапина. Все дорогу он хохочет и травит байки. К концу путешествия он лучший друг ребят из охраны, пусть даже форма на нем без «лазоревых» петлиц. Бисеров спрыгивает, держась за борт; легко прихрамывая, идет к Филипенко.

— Товарищ старший лейтенант, по вашему прика…

Филипенко не дослушивает и стискивает Бисерова в объятиях.

— Живой?

— Так точно, товарищ лейтенант. — Бисеров улыбается. Ему кажется, что он лет двести не был дома. Здесь, в своем времени. От этого сержант немного рассеян и постоянно вертит головой. — Получили от меня посылки?

— Две уже, третью ищем. Найдем, Валя, не волнуйся. Чего хромаешь-то?

— Приземлился неудачно. Ногу подвернул. Ерунда.

В казарме его отлавливает Момалыкин. Торжественно вручает книжицу карманного размера, молча пожимает руку и уходит.

Озадаченный, сержант смотрит политруку вслед, затем открывает подарок и читает:

— Уот из дзы нэйм ов дзыс вилледж? Как называется это селение?

Бисеров думает: э? Читает дальше:

— Эвритсинг тэкен бай дзы Рэд Арми фром дзы инхэбитэнтс уил би пэйд фор. За все взятое у жителей войска Красной Армии заплатят!

Ничего себе. Это с какого языка? Сержант закрывает книжицу, смотрит на обложку. Там написано:

«Краткий русско-английский военный разговорник», Воениздат, 1942, тираж 100 000 экз.

Ну, дела. Мы пока вроде даже до Англии не дошли?

Значит, дойдем.

Бисеров сует книжицу в карман и выходит.

Филипенко не успевает отвернуться. В руках у сержанта фотография — не та, на который Гуля и Филипенко стоят, обнявшись. Другая. Здесь Гуля — одна. Но и этого вполне достаточно.

Старлей молчит. Что-то страшное с его лицом.

— Красивая? — спрашивает Бисеров. — Ведь правда?

— Да. Красивая. — слова идут с трудом. — Откуда у тебя это? Ах, да. Глупый вопрос.

Сержант усмехается.

— Что, хохлятина, обидно?

— Как ты сказал?

Филипенко трясет головой, словно в ушах у него вода.

— Валя, у тебя шок, — говорит старлей.

— Объект «Мама» построили вы, верно? Вторую… вернее, самую первую Машину времени. Можете не отвечать. Я не спрашиваю, такая штука. — сержант прячет фотографию в нагрудный карман. — Так кто это?

Филипенко долго молчит, прежде чем сказать:

— Это моя жена.

— Какая еще жена, товарищ лейтенант? — удивляется Бисеров. — Ничего не знаю. Уехали вы от жены, нет вас в две тыщи пятом. Я проверял.

До Филипенко, наконец, доходит.

— Убью, — говорит старлей.

— Это само собой, — легко соглашается Бисеров. — Жить мы с ней не можем, а вот убить за неё — запросто. Главное, напрягаться не надо. И не надо мне объяснять, товарищ лейтенант, что у вас было важное дело и цель жизни! У меня, блин, тоже важное. И тоже цель жизни. Можете мне поверить. А сейчас у меня цель жизни набить тебе морду, сука. Нет, не за неё. За себя.

Он расправляет плечи. Сержанта учили драться и убивать, но сейчас он не хочет никаких «уклонений от удара» и прочих «захватов на болевой». Сейчас его вполне устроит обычный бокс.

Он даже позволяет Филипенко ударить первым. Бум. Мир темнеет, уплывает вбок, возвращается. Во рту — соленый привкус крови.

Сержант выпрямляется. В голове приятно шумит. Ну, все, понеслась.

2008

Дмитрий Колодан

Круги на воде

Часы остановились в 05:53. Заметил я это не сразу. Я удил рыбу под железнодорожным мостом в Ла-Коста, а когда смотришь на поплавок, время течет по иным законам. Над рекой поднялся такой туман, что о привычном беге секунд можно было забыть. Над водой клубился пар, густой, как взбитые сливки; с прибрежных болот ползли серые лохмотья. В тумане чудилось движение: кривились огромные лица, тянулись изломанные руки, в миг вырастали и исчезали фантастические деревья… Сюрреалистический театр бледных теней. Совсем не страшно, скорее неуютно и тоскливо. Наверное, подобное чувство испытываешь при встрече привидением. Время вязнет, как в патоке: пять минут или час — разница не заметна.

Лишь когда ветер донес гудок поезда, я всполошился. Экспресс проходит по мосту каждое утро ровно в семь, но, судя по часам, он заметно опережал расписание. Спустя мгновение я сообразил, что мигающее двоеточие, призванное отсчитывать секунды, остановилось.

Поплавок вздрогнул, проплыл против течения и нырнул в темную воду. Сразу забыв про часы, я вскочил, схватившись за удочку. До сих пор я не мог похвастаться богатым уловом. В активе значилась лишь небольшая форель, сорвавшаяся с крючка пару часов назад. Проще говоря — минус одна рыба. Все шло к тому, что единственной добычей будет сильнейшая простуда: куртка отсырела до нитки и не защищала от холода.

Правда, жаловаться на отсутствие рыбы было бы нечестно. В рыжем камне, из которого сложены быки моста, сохранились четкие отпечатки ископаемых рыб — пучеглазых панцирных уродцев девонского периода. Следы истории, в пару к затертым щербинам от пуль и осколков. Во время войны мосту досталось изрядно: здесь проходила важная магистраль, и чилийцы бомбили его каждый день. Не знаю, каким чудом он уцелел.

На мост с лязгом и грохотом ворвался состав. Я неловко дернул удочку. Из темной воды появилась серебристая спина, но рыбина сразу ушла на глубину. Леска задрожала перетянутой струной, удилище выгнулось. Я отпустил зажим, и катушка закрутилась, стрекоча, будто чокнутая цикада.

Над головой громыхал поезд. Мост трясся всеми проржавевшими костями, сверху сыпалась колючая пыль. Это надолго — утром перегоняют большие составы, вагонов по сто, а то и больше. От шума рыба совсем ополоумела, заметалась из стороны в сторону, того и гляди, спутает леску. Я принялся сматывать катушку, подводя рыбу к берегу.