Кир Булычев - Золушка на рынке (Золушка)

Чулок ей врезал снова. Безжалостно, сильно и резко, казалось, что голова оторвется. Но голова у человека так просто не отрывается. Только глаз совсем перестал видеть.

– Вспомнила? – спросил чулок.

Она даже кричать не могла, сил не было кричать.

– А даже и будешь кричать, – угадал ее жалкую мысль чулок, – никто не придет. Ваш дом трусливый, половина переселенцы, никогда не высунут носа.

Они ее били ногами, она чувствовала, как трещат ребра, наверное, ломаются – дышать было больно.

Они устали, утомились, все-таки тоже люди.

Она валялась у них в ногах, а они сидели на кровати, рядом, закурили. Запахло дымом.

– Тебе дать покурить? – спросил один из них. А у Даши даже не было сил, чтобы согласиться, а впрочем, так мутило, что сигарета бы не помогла.

– Ты себя утомляешь и наше время тянешь, – сказал чулок. Она так и не научилась их различать. – Мы что, не люди, что ли?

– Зачем вы так меня мучаете? Я, честное слово, не знаю, где ваш пакет. И даже не знаю, что в нем… Я его в коридоре положила на полку, на вешалку, а сейчас его нет.

– Посмотри, – сказал один из «чулок».

Второй поднялся и пошел в коридор. Скоро он вернулся, он нес в руке обертку от пакета. Разорванный мятый лист коричневой оберточной бумаги.

– Этот? – спросил он.

– Этот.

– А где товар? – спросил первый.

– Ну не знаю!

Он, не вставая с кровати, наклонился, прижег ей щеку сигаретой.

Она взвыла, а он сказал:

– Вот эта дырка никогда не заживет.

Даша отползла от него.

Она поняла: наступил момент, который уже не оставляет выбора. Они ее убьют. Они отмороженные. Они хотят ее убить. Им уже не так пакет нужен или товар, который был в пакете, им хочется ее убить.

Она поползла от них, а они смотрели на нее сверху, как мальчишки на недобитую крысу.

Если отодвинуть тумбочку в маленькой комнате, если отодвинуть ее хоть на десять сантиметров, то можно будет просунуть в щель руку.

– Ты куда? – спросил чулок.

– Пить, – прошептала Даша.

Ей и в самом деле хотелось пить, страшно хотелось.

– Вот и ладушки, – сказал чулок. – Скажешь, куда товар положила, кому отдала, тогда мы тебе нарзану принесем.

– Холодного, – сказал второй. – Или даже квасу.

Они засмеялись.

И когда она поползла дальше, они не дали ей ползти и один из них со всего размаху наступил каблуком ей на пальцы.

Пальцы хрустнули – она слышала этот хруст, она всем умирающим от боли телом чувствовала этот хруст, она не переживет этот хруст…

И тут хлопнула дверь.

Как от ветра.

– Смотри! – приказал один чулок второму и встал с койки, чтобы удобнее встретить возможную опасность.

Сейчас бы рвануть в маленькую комнату, ведь можно и успеть!

Но тело отказалось подниматься – так ему было больно. Наступает момент в болезни или в боли, когда все тело сдается – ему становится все равно.

Тетя Шура бормотала в передней:

– Чего двери не закрываете, твари? Опять по Дашку пришли? Не даст она вам, не даст!

– А ну, катись отсюда, пока цела! – крикнул чулок. А Даша поняла, что пакет нашла ее свекровь и уже сбыла куда-то. Или упрятала. Смотря что там. Но сказать об этом нельзя – они набросятся на тетю Шуру. Ей-то, несчастной, за что такая мучительная смерть?

– Это моя квартира! – закричала свекровь. – Я сейчас всех позову! Я сейчас милицию вызову!

Послышались удары – один из них бил тетю Шуру, а Даша поползла в том направлении, стараясь кричать, а на самом деле еле слышно бормоча:

– Не надо! Она же пьяненькая, она не понимает!

– Выкидывай ее на лестницу! – приказал один чулок другому. – Она в отрубе.

«Сейчас или никогда!» – преодолевая боль, а может быть, лишь отталкивая ее, Даша поползла в маленькую комнату.

Надо было миновать метр коридора…

Кровь лилась из руки и почему-то стекала по боку, по платью – может, голова разбита? Один глаз не видел.

По второму лилось нечто липкое, как цветочный мед. Тоже кровь?

И тут чулок ее заметил.

– Ты куда?

Он кинул в нее что-то тяжелое, она стала терять сознание от удара в затылок, но удар ей помог – он толкнул ее вперед, и Даша упала, ударившись о тумбочку так удачно, что тумбочка сдвинулась.

И за ней блеснул темпоральный квадрат.

Но ей не достать до него. Никогда не достать – потому что чулок стал стрелять. Он стрелял ей в ноги, она содрогалась, но не от боли – боль уже давно завладела всем телом, – а от приближения смерти.

И уже совсем умирая, Даша все же умудрилась – вне сознания – дотронуться ладонью до металлического квадрата.

И тут же она исчезла.

Не только в квартире, но и во всей Вселенной ее уже не было, потому что она была в движении, в пути, когда исчезает масса…

3

Даша пришла в себя в неуютном и суровом транстемпоральном отсеке.

Она старалась не двигаться, понимая, что тогда возвратится боль и она этой боли не выдержит. Поэтому, открыв на мгновение глаза, она закрыла их снова.

Ничего не происходило.

Потом послышался голос:

– На этот раз пришлось нелегко?

Мудрая и оттого скучная тетя Тампедуа сидела на неудобном шатучем стуле у стены. В старомодных очках, с прической «пармезан», которую уж двадцать лет никто не носит, она была похожа на грузного филина.

– Ты же видишь! – простонала Даша. – Я могла там умереть. Я чуть не умерла.

– Не умерла, тогда вставай. Нечего разлеживаться, тебя друзья поджидают.

– Они же рехнутся, если увидят, на кого я похожа!

– Возьми себя в руки.

Даша отказывалась подняться. Ковер был жестким, но надежным и безопасным.

– Они сюда не проникнут? – спросила Даша.

– Не старайся показаться глупее, чем ты есть на самом деле. Мы не на предвыборном митинге.

– Позовите доктора.

– Нет, мой президент. Лучше открой глаза.

Даша открыла глаза.

Тетя Тампедуа держала перед ее лицом небольшое зеркало на длинной прямой ручке.

…Никакой крови, никакого выбитого глаза, никаких синяков и ссадин.

Обыкновенное, милое, приятное, неправильное лицо президента.

Даша знала, что это именно так. Она не в первый раз уходила в виртуальное прошлое.

Но на этот раз все было настолько тяжело, что Золушка еле смогла вернуться во дворец.

Даша поднялась. Все в ней ломило, страдало, ныло.

– Но я и шага ступить не могу.

– Это лишь означает, – цинично сказала тетя Тампедуа, – что все болезни от нервов и только сифилис от удовольствия.

В отсек заглянул Паскуале.

Он знал о «заплывах» президента лишь в общих чертах. Обо всем знали лишь Даша и тетя Тампедуа.

– Заждались, – сообщил он. – Тебя не было больше двух часов.

– Неужели я там пробыла только два часа?

– Около двух часов, – сказала тетя Тампедуа.