Марина Дяченко - Ключ от Королевства

И мы вошли в трактир «Четыре собаки».

Вы знаете, как выглядит гнусный притон? Вот и я до этого времени не знала.

Во-первых, там воняло стократ хуже, чем на улице. Во-вторых, едкий дым заставлял глаза слезиться и моргать. В-третьих, за грязными столами там сидели такие страшные рожи, что, будь я стражником Королевства, просто перехватала бы всех подряд и посадила в темницу на веки вечные.

Они сидели и пили что-то из грязных кружек. Когда мы вошли, покосились на нас мутными своими глазищами — будто решая, мы вкусные или нет и как нас лучше готовить. Я задрожала; а рожи тем временем зырк-зырк — и равнодушно так отвернулись. Как будто нарочно давая нам понять, что мы им неинтересны; я вспомнила волка из сказки: «Я передумал! Я не буду есть этих худосочных поросят!» И я поняла, что они только делают вид, что им на нас наплевать, а вот когда мы поверим, перестанем ждать нападения — тут они ка-ак…

— Добрый день, Гарольд, мой мальчик…

Я еле удержалась, чтобы не взвизгнуть на весь трактир. Из-за стойки вышел человек с повязкой на полголовы. Как будто у него болели одновременно зубы, ухо, шея, затылок и нос. Или будто он был мумией, только не до конца обработанной.

— А это кто у нас? Будем есть, пить, безобразничать?

— Это новый маг дороги, — мрачно сказал Гарольд.

Человек-мумия меня оглядел. Правый его глаз был ничего себе, нормальный, зато левый смотрел сквозь прорезь в бинтах. Меня мороз продрал по коже.

— Это? — спросил человек-мумия. С таким видом, будто ему подсунули таракана и говорят, что вот, мол, собака ротвейлер.

— Приказ короля.

— А-а-а, — сказал человек-мумия совсем другим голосом. — Его величеству — поклон и привет… Заходите.

Гарольд взял меня за руку и потащил через весь трактир, мимо столов и сидящих за столами разбойников, мимо печки, возле которой возилась та самая толстая женщина, что выливала помои. Потащил в самый дальний угол. И я увидела, что там на самом деле сидит нищий — лысый, как картошка, грязный и, кажется, немножко горбатый.

— Ну, — Гарольд наклонился к моему уху. — У зла. Нет. Власти. Запомнила?

— Ага, — ответила я трясущимся голосом.

— Иди!

И он подтолкнул меня в спину.

Нищий сидел, скрестив тонкие ноги. Между его коленями лежала на полу соломенная шляпа с широкими полями. Я подошла, зажав монетку в кулаке. Нищий на меня не смотрел — он, кажется, спал сидя.

Не доходя до нищего трёх или четырёх шагов, я прицелилась. Уж по физкультуре-то у меня всегда отличные оценки — я и бегаю быстро, и в баскетбольную корзину попадаю с середины поля. Меня бы в школьную команду взяли, если бы не рост…

И вот я прицелилась — и бросила монету в корзину… то есть в шляпу. Монета ударилась о соломенную стенку и скатилась на дно. Есть!

Не успела я обрадоваться, как нищий разлепил веки и посмотрел на меня. И ноги мои прилипли к грязному полу.

— Чтобы вы все сдохли, — сказал нищий. И в его проклятии была такая сила, что я вдруг поняла: оно сбудется. Оно погубит не только меня, но и весь этот город, Гарольда, Оберона… Потом оно просочится в наш мир и погубит маму, Петьку и Димку, даже отчима, даже завучиху и весь наш класс…

А нищий, видя мой страх, ухмыльнулся беззубым ртом и заорал во весь голос:

— Чтобы вы все сдохли! Чтобы! Вы! Все!

— У зла нет власти, — забормотала я сквозь подступающие слезы. — У зла нет власти…

И провела рукой, как показывал Гарольд, но даже дым не разогнала.

Нищий выпрямился, горб его пропал, весь он стал выше и толще, рот разинулся чёрной дырой.

— Сдохли! Сдохли!

— У зла нет власти! — Я уже ревела. Потому что ясно же: «волшебные» слова — враньё, у зла есть власть, да ещё какая!

— У зла нет власти, — сказал кто-то за моей спиной.

Нищий вдруг заткнулся на полуслове. Посмотрел поверх моей головы; потом съёжился, как мочёный помидор, который прокололи вилкой. И стало ясно: всё, что он говорил, — всего лишь болтовня старого, злобного, выжившего из ума человека. У этого беззубого зла действительно нет власти ни над чем…

Нищий снова закрыл глаза и моментально заснул. Или притворился, что спит.

А у меня за спиной стоял Гарольд. Бледный-бледный. И губы у него тряслись.

И всю обратную дорогу, до самого замка, он не сказал мне ни слова.

— Ну скажи, что я сделала неправильно?

— Ты всё сделала неправильно! Ты вообще ничего не сделала! Вместо того чтобы остановить зло, ты стала подкармливать его своим страхом. Я тебя об этом просил?

В большой и очень уютной комнате горел камин, пахло свежим деревом, дымком и сеном. Вдоль стен тянулись лавки с тюфяками, ложись себе — и отдыхай, слушай тишину за распахнутыми окнами, мечтай о полётах…

Как бы не так.

Я, скрючившись, сидела на лавке, а Гарольд, чёрный как туча, расхаживал из угла в угол. И это у него получалось так свирепо, что любой тигр в клетке позавидовал бы.

Мой страх улёгся. Осталась только обида.

— А о чём ты меня просил? Подойти и сказать слова! Я подошла? Сказала? А что вышло не так — так ты меня не научил, как надо!

Он бросил на меня такой взгляд, что я отодвинулась назад на своей лавке. Ещё драться полезет, чего доброго. Ну, пусть попробует, я его до крови укушу.

— Знаешь, — сказал он в сердцах, — если бы его величество… сам не сказал, что у тебя есть талант, — я бы…

И он замолчал.

— Что? — спросила я ехидно. — Не поверил бы? Королю бы не поверил, да?

Гарольд ничего не ответил. Ещё раз прошёлся из угла в угол.

— А знаешь, — сказал вдруг спокойно. — Давай спать. Завтра рано в поход… Если ты не передумаешь, конечно. А то ведь, пока не протрубит труба, можно попросить его величество вернуть тебя обратно… откуда взяли. Ты только скажи…

Он отошёл в дальний угол и там улёгся на соломенный тюфяк. Укрылся клетчатым шерстяным одеялом и вскоре засопел.

Глава 5

Когда протрубит труба

Разумеется, я не заснула.

Пусть тюфяк был чистый и в меру мягкий, пусть огонёк в камине так уютно потрескивал, пусть снаружи за окном потихоньку пели ночные птицы и светили огромные, ненатуральные, сказочные звёзды. Пусть всё было хорошо — но мне-то было плохо.

Во-первых, стыдно и страшно было вспоминать моё первое «магическое» задание и как я его провалила. Это вам не контрольная. Если бы Гарольд не вступился — прямо и не знаю, что со мной стало бы.

Во-вторых… меня страшно обидели слова Гарольда. Он не верил, что я маг. Он хотел, чтобы я струсила и сбежала в свой мир. Он прямо мечтал об этом. Тогда бы он сказал Оберону с притворной грустью: «К сожалению, ваше величество, она всего лишь девчонка, да ещё и маленькая для своих лет. Я очень хотел научить её магии. И я бы её научил, конечно, если бы она не перепугалась…»