Дмитрий Емец - Мост в чужую мечту

Рина бросилась к ней.

– А где девушка? Тут была, на кровати такой с колесами? – крикнула она.

Круглолицая остановилась и неприязненно уставилась на Рину. Рина старательно улыбалась. Она не понимала, что в ней может вызывать такое раздражение.

– А вы ей кто? Сестра? Подруга?

– Подруга, – ухватилась за подсказку Рина.

– Хм… подруга… Она в операционной. Ниже диафрагмы у нее огромная полость. Так-то, подруга! – круглолицая быстро взглянула на Рину. Голос у нее чуть потеплел.

На прокачанный литературной классикой слух Рины, полостью была какая-то штука, имевшая отношение к морозам и к ямщикам. А диафрагма – это вообще из области фотографирования.

– Пустота. Объемом литра на два… На ушиб она не жаловалась? Странно, что она пришла к нам только сейчас – боли должны были быть страшнейшие. Лекарств никаких не принимала? Сильное болеутоляющее? Наркотики?

– Не знаю, – торопливо ответила Рина. – А почему наркотики?

– Анестезия на нее не действовала. Такое с наркоманами бывает… А эти ваши родственники, где они? Уехали? – голос у докторши снова стал резким.

– Какие родственники? – не поняла Рина.

Круглолицая ей не поверила. Она надвигалась на Рину, и той приходилось пятиться.

– Можно было хотя бы перед операцией воздержаться от выяснения отношений? Непонятный старик, голосящие тетки! Пытались ее увезти, притащили с собой какого-то непонятного нетрезвого человека в медицинском халате! Кричали на нее, довели до слез! Ее готовят к операции, а они на десять минут выгнали всех из палаты, непонятно, что с ней делали, а потом оставили этого истукана!

– Какого истукана?

– А вон! – круглолицая решительно вытолкнула Рину на пересечение коридоров.

У двойной двери, ведущей в операционную, на банкетке сидел здоровенный мужик с лицом типичного берсерка. Его правая рука была упрятана в большой желтый пакет. Даже не обладая большой фантазией, можно было сообразить, что там далеко не бутерброды.

Прежде чем берсерк повернул голову, Рина скользнула к лестнице.

– Эй!.. Как тебя… подруга! Ты куда? – удивленно крикнула ей вслед круглолицая докторша.

Сашка ждал Рину внизу. Он стоял рядом с пожилым охранником, который поначалу казался таким строгим, и помогал ему разгадывать кроссворд.

– Маршал Наполеона! Пять букв! – издали крикнул он Рине.

– Белдо! – мрачно пошутила Рина.

– Не! – удивился Сашка. – Чего ты? В Белде разве пять букв?

Рина молча схватила Сашку за рукав и поволокла его за собой.

На сей раз прикормленный кроссвордами охранник Сашку не задерживал. Он объяснил, как добраться до отделения, так что Родиона они нашли быстро. Он лежал, накрытый с головой одеялом. Из-под одеяла видна была только закованная в гипс нога. Сашка сделал шаг к кровати, и тотчас к его шее, чуть ниже затылка, приставили что-то холодное. Сашка угадал шнеппер. Скосив глаза, он увидел одну босую ногу и одну поджатую, точно в белом валенке.

– А где ты гипс второй взял? – спросил Сашка.

– Это мой. Я в нем сюда приехал, – мрачно ответили ему.

– А тут новый наложили? Везет тебе! – неосторожно брякнул Сашка и тотчас схлопотал по уху рукоятью шнеппера. Потирая ухо, Сашка запоздало припомнил обстоятельства, при которых судьба осчастливила Родиона гипсом.

Родион допрыгал до кровати и плюхнулся на одеяло.

– Пришлось подстраховаться! Я видел на автостоянке Тилля. Он приезжал с четверкой берсерков, – объяснил он.

– А не Белдо? – удивилась Рина.

Родион молча посмотрел на нее. Рина прикусила язык. Чтобы спутать Тилля с Дионисием Тиграновичем, надо удариться не ногой, а головой.

– Тилль внутрь не заходил. Потоптался и уехал, но «берики» остались.

– Одного я, кажется, видела… – Рина быстро рассказала Родиону о девушке на каталке. Об одном умолчала – о ключе с красной биркой и цифрой 62.

Родион кивнул.

– Странная история… Должно быть, это из-за нее Тилль приезжал. На каком она этаже?.. Ночью Лехур на сутки заступает – он выяснит, как и что…

– Лехур?

– Алексей Юрьевич. Хирург, – нетерпеливо ответил Родион.

Рина сообразила, что Лехур – и есть бывший шныр. А что Алексей Юрьич стал Лехуром – ничего странного. Шныры вечно все сокращают.

– Через главный вход вам лучше не выходить. Берики могут узнать! Сматывайтесь через приемное! – распорядился Родион, когда они прощались.

Глава 4

ВЕТКА О ДВУХ КОЛЮЧКАХ

Человек постоянно составляет список тех, на кого можно орать. Это золотой запас его психологического здоровья. И почему-то во главе этого списка всегда те, кто его любит.

Мама в пятнистой шубке выдергивала из снега мальчика, будто морковь из грядки.

«И в кого ты такой нетерпеливый? Смирно стой! Опять весь изгваздался!» – кричала она, не отдавая себе отчета, что сама только что непонятно зачем дважды обежала вокруг машины и несколько раз вытащила и спрятала ненужный телефон.

Яре всегда интересно было наблюдать, как родители общаются со своими детьми. Кричат на них, одергивают, толкают. При этом Яра всякий раз обнаруживала, что больше всего родителей злят те недостатки, которые повторяют их собственные. Толстых пап-пингвинчиков, например, выводит из себя, что их сыновья не могут сесть на шпагат и плохо играют в футбол. Может, дети даны нам, чтобы мы могли посмотреть на себя со стороны?

Ул и Яра сидели у подъезда на железной трубе и ждали Афанасия, за которым заскочили по дороге после прогулки по городу.

– Слушай, – сказала Яра. – Я поняла вдруг, что никогда тебя не спрашивала… Как ты оказался в ШНыре?

– Как все… былиин… на маршрутке привезли! А дальше ножками.

– Я не о том. Что послужило причиной того, что к тебе прилетела пчела? Ты никогда не задумывался?

Ул хмыкнул, и Яра поняла, что, конечно же, задумывался. Да и всякий шныр, наверное, хоть раз задавал себе этот вопрос.

– У меня есть двоюродная сестра.

– Которая Ася? – Яра, разумеется, уже знала всех его родственников.

– Угум. У Аськи в пятницу отчетный концерт, а они как раз в среду на новую квартиру переехали. В четверг перевозят пианино, и – чик! – оказывается, грузовой лифт еще не запущен, а чтобы в обычный лифт пианино впихнуть, его надо пилой распилить. А нас трое: я, парень этой самой Аськи и дворник из Узбекистана… В общем, поверишь или нет, мы это пианино на двадцать второй этаж пять с половиной часов перли. Дворник дезертировал этаже так на четырнадцатом… Как вспомнишь, понимаешь, что все остальное в моей жизни рядом с этим пианино просто ерунда. А потом, как я его впер, смотрю, у меня по шее пчела ползет! Наглая такая! Я ее давил, давил…