Павел Корнев - Межсезонье (Сборник)

– Гаси его! – заорал пытавшийся передернуть затвор заклинившего ТТ пожилой, и парень подхватил с пола ружье.

Не теряя времени, я ухватил Штоца за ногу и рванул на себя. Он неловко взмахнул руками, повалился назад и, со всего маху приложившись затылком об угол столешницы, рухнул на пол. Выстреливший дуплетом бандит то ли слишком поторопился, то ли побоялся зацепить главаря, но обе пули прошли выше и впустую вышибли из печи кирпичную крошку.

Заорав что-то матерное, крепыш навалился сверху и выхваченным из ножен охотничьим ножом полоснул меня по шее. Попытка сбросить его на пол оказалась неудачной – бандит придавил мое правое запястье к полу и принялся орудовать клинком. Чувствуя, как меркнет сознание, я свободной рукой выхватил из печи полыхавшее полено и шибанул им бандита по щеке.

Взвыв от боли, тот откатился прочь, но больше ничего сделать не успел – второй удар поленом пришелся по глазам. Кое-как стиснув рукоять отлетевшего к столу ножа, я ткнул парня в горло. Потом переполз ко все еще валявшемуся без сознания главарю и загнал ему меж ребер клинок.

Голова кружилась, от левой руки шел одуряющий запах горелой плоти, но, не чувствуя боли, я заполз на скособоченный стул. Все произошедшее просто не укладывалось в голове.

Сколько раз меня сегодня пытались убить? И сколько человек убил сегодня я сам?

Как такое вообще могло случиться? Словно в дурном сне очутился. И ведь совершенно спокоен сейчас. Такое впечатление – даже пульс не участился. Будто раньше только тем и занимался, что людям глотки резал. Пусть бандитам, но…

И ведь еще непонятно, насколько серьезно меня ранили.

Поразившись неожиданно пришедшей в голову мысли, я поднес к лицу левую ладонь и уставился на прогоревшую варежку. В нескольких местах сквозь обуглившуюся шерсть виднелась обгоревшая кожа, но боли не было. Боли не было!

Не чувствуя под собой ног, я поднялся со стула и подошел к висевшему в углу зеркалу. В неровных отблесках масляного светильника из-за толстого слоя пыли не сразу удалось разглядеть свое отражение, а когда удалось…

На щеке глубокий порез; шея рассечена; чуть ниже левой ключицы опаленная отметина пулевого отверстия. И нигде – ни капли крови.

Не желая верить глазам, с трудом стянул с головы ушанку и слепо уставился на раскроенный ударом сабельного клинка череп.

И что это значит? Я – мертвец? Живой труп?

Живой – ха! Нет, по всему выходит – мертвее не бывает.

Рухнув обратно на стул, я попытался собрать мысли в кучу и с трудом отогнал подступившее безумие. Желание голыми руками разорвать тела бандитов на куски дурманило мозги, но постепенно удалось взять в себя в руки.

Я – мертв и с этим ничего не поделаешь. Можно кидаться на стены, плакать, выть, но… Но это ничего уже не изменит. Уж не знаю, откуда взялась такая уверенность, только вдруг почудилось, будто время буквально утекает сквозь пальцы. Еще немного – и мою душу окончательно поглотит сущность ледяного ходока.

И что делать?

Как без меня будут жена и дочь? Кто позаботится о них?

Едва удержавшись, чтобы не вскочить со стула и не броситься из дома, я вцепился в край столешницы и заставил себя остаться на месте.

А какие варианты? Собрать с трупов деньги и передать им? Но смогу ли я так долго удерживать под контролем свою новую сущность? Не сорвусь ли в самый неподходящий момент?

В памяти всплыли страшные истории о возвратившихся мертвыми родичах, которые губили свои семьи, и, совершенно отчетливо понимая, что иного выхода нет, я смахнул со стола пузатую лампу. Стекло разлетелось вдребезги, масло залило пол. Тут же полыхнуло чадившее до того полено, огонь побежал по занавескам и сбившемуся с кровати одеялу.

Вскоре вся комната оказалась объята пламенем. Неожиданно для себя успокоившись, я задавил последние крохи сомнений, закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Все, чему быть, того не миновать.

И хоть напоследок – немного тепла.

Прощайте… и не поминайте лихом!

Ликвидаторы

Тем, кто бывал в бендежках электриков, связистов и прочего по своей специальности более-менее независимого от непосредственного начальства люда, прекрасно известно, что требование не пить на работе выполняется лишь до тех пор, пока нет подходящего повода. С другой стороны, поговорку «опять нет повода не выпить» никто не отменял. Единственное исключение – это аврал. Когда полетел генератор, оборвало провода, прорвало проходящую в непосредственной близости от кабинета генерального канализационную трубу… Тогда да – тогда руки в ноги и работать. Ну а уж когда напасть миновала, грех не пропустить соточку-другую. Живые ж люди…

Для работников санэпидстанции Форта авральных периодов было два – короткое, но на редкость беспокойное лето и три дня лазурного солнца. Лето – разговор особый. Летом пить приходилось ночью, по дороге домой, ибо рассвирепевшее от непрекращающихся внештатных ситуаций начальство окончательно зверело и, в принципе, было не способно прислушаться к голосу разума. А вот зимой – другое дело. После захода лазурного солнца пили даже те, кто не пил все остальные триста шестьдесят четыре дня в году. Возможности человеческой психики не безграничны, а алкоголем снять стресс проще всего. Вовремя остановиться – вот в чем вопрос.

В небольшой каморке третьей выездной бригады санэпидстанции Форта витали сизые облака табачного дыма, а концентрация перегара и вовсе была способна отправить неподготовленного человека в нокаут. Понятно, что ничем хорошим для занимавших помещение ликвидаторов такой инцидент закончиться не мог, поэтому дверь была заперта изнутри. Зачем лишний раз искушать судьбу? Начальству же не объяснить, что никто не пьянствует, просто после вчерашнего горят трубы. К тому же ряд пустых бутылок вдоль одной из стен смотрелся несколько вызывающе.

– Чего их на самое видное место выставили? – тщательно тасуя замусоленную колоду карт, пробурчал Виктор Петрович, человек с двумя высшими образованиями, отвечавший в бригаде за приготовление химических составов для выведения всяческой вредной поросли. Ну и за приведение коллег в божеский вид в особо запущенных случаях ответственность тоже лежала на нем. Лет Петровичу было под полтинник, но своим молодым собутыльникам он по количеству принятого на грудь алкоголя обычно не уступал. Вот и сейчас химик оттянул ворот «турецкого» свитера, забычковал беломорину и пригладил насквозь прокуренную всклокоченную бороду: – Ну, наливайте, что ли…

– А куда их? Как прошлый раз в щиток составлять? – огрызнулся резонно отнесший упрек в свой адрес связист Алекс Шумов, парень лет двадцати пяти, который паяльником ковырялся во внутренностях лежавшего на столе кассетного плеера. – Ты, Борода, хочешь, чтобы опять кого-нибудь завалило?