Алекс Кош - Богатыри не мы. Новеллы (сборник)

– Ну… к попа́м…

Он явно ожидал взрыва, поскольку уж кому-кому, а Кузину антиклерикальные настроения Майка были хорошо известны. И тем страшнее, безысходнее для пухленького жизнелюба оказалось короткое и глухое:

– Ходил. Позавчера.

Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь приглушенным шорохом автомобильных протекторов где-то за домами на противоположном берегу. Потом визгливо, заполошно залаяла собака, но почти сразу же заткнулась, как будто смутившись отчаянной неуместности своего поведения.

– Иииии?.. – не выдержав, протянул Кузин, осторожно, точно выглядывающий из норы сурок, готовый при малейшей угрозе нырнуть обратно.

Майк согнал перчаткой воду с рукава пальто, посмотрел на мокрую черную кожу, блестящую в свете фонаря, и невесело усмехнулся:

– Бесполезняк, Димыч. Мало того, что я себя чувствовал полным идиотом, так еще и… – Майк неожиданно обернулся и с какой-то отчаянной злобой заорал, заставив друга испуганно дернуться: – Вот скажи: даже если вся эта херня и взаправду, какие у меня грехи могут быть?! Чтобы – вот так?! Я что, убил кого? Ограбил? Родину за десять центов Госдепу США продал?! В чем я – я! – виноват перед боженькой и уж тем более – перед этим гадом?! Который матери жизнь поломал, надо мной почти двадцать лет измывался и даже теперь, сдохнув, покоя не дает! Из меня же с самого раннего детства веревки можно было вить, просто сказав: «Ну что ты ведешь себя, как отец»? Я ж до уссачки боялся не то что внешне – хоть в чем-то быть на него похожим! Хоть капельку!!! – отчаянный вопль Соколова сменился рыдающим, захлебывающимся кашлем.

Вновь восстановив дыхание, Майк уже спокойно сказал:

– Не могу я так больше, Димка. Ну, допустим, дома я все зеркала побил, придурок, когда осознал окончательно, что со мной происходит. Ну, экран телевизора завесил, в ноут не смотрю, пока не прогрузится, смартфон – и тот спрятал подальше, а взамен «Моторолу» на антресолях откопал кнопочную, времен Очакова и покоренья Крыма. Чтобы в скайп выйти или, прости господи, селфи сделать – так ни-ни. Хорошо еще, что матушку недавно уговорил подругу навестить, которая год назад в Тай на пээмжэ перебралась. На работе пока отпуск взял – у меня чуть ли не пара месяцев неотгуленных накопилась. На улице без темных очков не показываюсь – оно, оказывается, помогает, особенно если на зеркальную поверхность вскользь смотреть. Но ведь это не выход, верно?

Кузин молчал. Да и что тут скажешь?

– А знаешь, что хуже всего? Каждый раз, когда это происходит, я подсознательно жду, что больше уже не вернусь. Я, Майк Соколов, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, русский, беспартийный, не привлекавшийся, старший менеджер рекламного отдела издательства «Нола-Пресс», большой любитель поржать, ценитель женской красоты и ума, а также хорошо пошитых блейзеров, неглупой фантастики, музыки кантри и правильно приготовленной пасты болоньезе под бокальчик кьянти, и прочая, прочая, прочая… Что мое место навсегда займет он, Потап. И когда я думаю об этом, Димка, мне, честное слово, хочется из окна шагнуть. Или, вот, через перила – в пхк…

Майк вновь мучительно закашлялся. Кузин, готовый сквозь землю провалиться от смущения за свой глупый вопрос и невозможность чем-то помочь, лишь сжимал кулаки, наблюдая за другом, согнувшимся в бронхоспазме.

Ситуацию спас зазвонивший телефон. Глянув на дисплей, Димка сделал страшные глаза, одними губами прошептал: «Жена!» и, нажав «Прием», заворковал:

– Да, Ленусь! Ага, гуляю. С Майком, с кем же еще? Привет тебе громадный, кстати. Ага, спасибо, передам. Чего поздно? Ничего не поздно. Часов одиннадцать всего, и погода классная. Ну, допустим. Допустим, говорю. Хорошо, хорошо, не допустим, а пятнадцать первого. Все равно мне по прямой. А Майку таксо поймаем. Нет, доедет, разуме… Кто блюет? Никто не блюет, что ты. Просто Майк поперхнулся. Знаешь, бывает такое, когда неожиданно холодный воз… Ну, почему сразу «напились»? Зай, да ты что! Какие бабы? Я что, уже с другом детства не могу кофе попить? Ну Лееен, не начинай… Да, все хорошо. Да, уверен. Позвоню, разумеется. Ага. Ага. Нет. Нет, говорю. Все, я побежал. И я тебя!

Убрав телефон в карман, звезда фриланса и заботливый супруг Кузин обернулся к Майку, виновато разводя руками.

– Прости, старик. Сам знаешь, от Ленки хрен отвяжешься. Тем паче, что у меня недавно случился натуральный epic fail: отмечали в «Куршевеле» юбилей Теодора Кузьмича, и я сам не понял, как набрался до состояния почти парнокопытного. Да еще Лола Хрущева, она же Лариска Книппер, полезла целоваться на прощание и своей помадой с блестками мне весь воротник изгваздала, гадюка. А Ленка… ну, ты знаешь Ленку. Кстати, о моей ненаглядной язве – Майки, дорогой, давай немного ходу прибавим, а? Потому как Ленка, конечно, та еще птичка мозгоклюй, но тут она кругом права – метро ж действительно закроется на хрен, а на дворе, увы, не май месяц. Так вот, о юбилее…

Майк шел рядом с Кузиным, слушал его милую, необременительную, пустую болтовню и улыбался. Впервые за последние две недели ему было хорошо. Почти так же, как раньше.

Мокрый снег чертил на его щеках влажные дорожки.

Майка разбудил телефонный звонок. Долгий, настойчивый. Проклиная свою привычку оставлять мобильник в кармане пальто на вешалке, Соколов ринулся в прихожую, едва не промахнувшись мимо дверного проема.

Звонил Кузин.

– Значит, так, – торопливо зашептал Димка, по своему обычаю даже не извинившись, словно они расстались всего пару минут назад, хотя за окном была темень, а электронные часы над дверью в туалет показывали начало четвертого. – Я тут думал, прикидывал, такскзать, хрен к носу…

Разом почувствовавший, что сна нет ни в одном глазу, Майк облизнул сухие, шершавые губы. Потом, как был, голышом, зачем-то прошлепал на кухню и, не зажигая света, плюхнулся там на стул.

– И… что?

– А то, что козел я, герр Соколофф. Безрогий. У человека беда, а я – шуточки, смех…чки, Никанор с Лариской. Эх! – Димка тяжело вздохнул и совсем тихо закончил: – Прости, Мих.

– Фигня, Димыч, – хрипло сказал в трубку Майк, чувствуя, что еще немного, и он самым позорным образом разревется от бессилия и обманутых надежд. – Прорвемся…

Он уже собирался было нажать отбой, и тут Кузин, слово почувствовав это, затараторил все тем же отчаянным шепотом, но, благодаря давней журналистской практике, идеально разборчиво произнося слова:

– Я тебе там письмецо намылил. Сразу говорю: ни шиша не знаю, что в нем, и знать не хочу, а если что, буду отрицать свое участие в этой афере, как пионер-герой на допросе в гестапо. И вообще, ты меня знаешь, Майки, я целителей, экстрасексов и прочих колдунов вуду на дух не переношу… с недавнего времени. Но тут… Это, правда, страшная тайна, и я жизнью клялся никому и никогда, но чего не сделаешь ради друга детства… В общем, в медийных кругах циркулируют кой-какие слухи. Дескать, несколько очень серьезных людей, попавших в конкретное дерьмо, сумели как-то выкрутиться, получив это письмо. Знаю, звучит как пьяный бред, но ведь и ситуация у тебя… Ну что ты теряешь, в конце концов?.. Да, Ленусь, это я тут, – голос Кузина зазвучал громче и при этом – словно в отдалении. – И ничего не ору, зачем ты наговариваешь? Ну, прости, что разбудил. Вот, не спится. Живот что-то прихватило. Дай, думаю, пока заседаю, Майку наберу – узнаю, как мой дружок до дома добрался. Ну и что, что ночь? Я ж волнуюсь. Да, узнал. Да, нормально. Ага, ложись, зая, сейчас приду… Прости, старик, надо бежать. Ленка ругается. Ты там не кисни, ладно? И письмецо мое обязательно глянь. Только умоляю, не говори никому, что от меня получил, оки? Я, конечно, шифранулся малость – не со своего ящика слал безопасности ради, и даже не из европейского домена, но мало ли… Ведь реально зарыть могут, если… Ну все, обнимаю! Пока…