Оксана Демченко - Мир в подарок. (Трилогия)

– Ты что тут делаешь, бестолковая? – возмутился хозяин избушки, беззвучно выныривая из–за ее угла. – Лежать тебе полагается пластом, между прочим!

И никакой он не старик, кстати. Стала разглядывать. Под пятьдесят – точно, но крепок телом, статен и легок в движениях. Рост чуть выше среднего, не атлет, но весь плавный, текучий. Опасный боец, наверное. Вон, притащил пару бадеек воды, и не шелохнется она, даже кругов по поверхности нет, хотя шел быстро, а из–за угла вывернулся одним махом. Ставить не торопится, да и дышит легко. Волос странный, пепельный со светлыми прядями, то ли седыми, то ли вылинявшими под солнцем – не поймешь. Бороды и усов нет, загар многолетний, морщинки некрупные, кожа светлее во впадинках. Кажется, будто он только что смеялся, вот лучики у глаз и остались. Сами глаза удивительные – чистые, глубокие, почти черные омутищи с невероятными серебряными стрелками–нитями, разбегающимися от зрачка к радужке.

Живой, слава богу.

Похоже, я высказала последнюю мысль вслух, потому что он рассмеялся, наконец поставил ведра и присел на корточки рядом, и все это – одним мягким движением. Тот еще дедуля!

– Ты вроде тоже руку к этому приложила, а?

– Вы полагаете…

– Ты тут мне не выкай! Ни одна снавь еще не набиралась наглости мне выкать, а эта – пожалуйста! И кто тебя учил на тот свет ночью посреди болота, черным мором затопленного, таскаться… Любопытно узнать, ведь голову паршивцу отвинтить бы следовало. – Он разом посерьезнел. – Интересно, кто вообще мог тебя найти и провести через посвящение. Я думал, никого уже нет, и много поколений. Когда Радужный запел, себе не поверил, решил, с ума схожу, вот и чуется то, о чем давно вспоминать себе заказал. Ладно, пошли в дом, отвару попьешь и поговорим. Разговор будет у нас длинный, как я понимаю.

– Может, обойдемся без отвара? – слабо понадеялась я – Так во всем сознаюсь, честное слово! И, кстати, лучше я тут посижу. Солнышко сегодня красиво играет.

Он хмыкнул понимающе, скрылся на минуту в доме и вернулся с той же плошкой. Опять густо парящей и полной до краев. Запах этой дивной травки я вовек не перепутаю с другим! Мертвых поднимает. Пришлось решительно пить, давясь приторным вкусом и глотая целебную гадость поперек возражений организма. Болотный житель смотрел на дело своих рук с явным удовольствием. Наверное, давилась я и впрямь забавно. Наконец зелье кончилось. Мне снова была предложена та же плошка, уже с водой для запивания и умывания. Хорошо тут все–таки! Вода ледяная и вкусная сказочно. Я повозилась, уютно устраиваясь, и вопросительно посмотрела на присевшего рядом хозяина:

– Я начинаю? Моя история наверняка короче выйдет…

Он кивнул. Наконец–то у меня есть собеседник! Я вдруг поняла, что события последних суток буквально распирают меня, и стала торопливо выплескивать информацию на благодарного слушателя. Вот выскажусь – и потребую объяснений. А то надо ж, какие умные, «три вопроса». Какие там три, их уже несчетно накопилось!

Он слушал замечательно, заинтересованно, внимательно, ничего не упуская.

Я начала с краткого сумбурного описания своего мира и проблем той жизни, хотя отсюда сегодня они выглядели мелкими, полузабытыми и чужими. Невероятно, но позавчера я ими жила. Дура! Он в точку попал. Увольнение я считала концом света, одиночество – трагедией, плохую погоду – поводом для слез. Две беды из трех, если честно, вообще сугубо потенциальные. Про погоду тоже стыдно вспомнить. Нормальная была погода, бодрая – мокрый снег, ветерок. Тоже мне, поводы для паники!

А вот оказалось, что и ступени, ведущие вниз, это не всегда последнее воспоминание жизни…

Внимание своего единственного слушателя я ощущала буквально кожей, как и растущее по мере моего повествования удивление. Он не перебивал, он целиком верил мне, и при том выглядел все более растерянным. Наконец я добралась до финала.

– Получается, вчера я трижды была рядом с последней чертой. Но осталась с этой стороны, что не может не радовать. Видно, мир меня не хочет отпускать, уж не знаю, чем заслужила. Наверное, аванс. Тут удивительно хорошо. – Я потянулась и пересела поудобнее, поджав ноги. – Я до странности активно не хочу назад, но очень не прочь еще раз повидать Мейджу. Без моих знаний о том мире она пропадет. Компьютеры, Интернет, телефоны, автомобили… Тяжело ей будет. Даже слов подходящих нет. Профессии тоже. И еще, мне в этом мире надо какое–то имя завести, старое оставлять не вижу смысла. Было, правда, у меня второе – для подписи работ, еще детское, Ника. Так, пожалуй, и зови, пока не разберемся.

– Ника – вполне нормальное имя, – кивнул он серьезно. – Правда, здесь тоже принято иметь для посторонних второе. Что–нибудь придумаем. Что ж, рассказывать мне придется долго. Дольше, чем думал, с самого начала.

Полное мое имя очень длинное и на современном языке не слишком ладно произносится, примерно как Аэртоэльверриан. Обычно сокращается по–любому – Арт, Альв, Вэрри, Риан… Впрочем, уже давно некому звать меня по имени. Все дорогие моему сердцу ушли по тем стертым ступеням, и следы их остыли. А я по–прежнему здесь, хоть и думал еще вчера, что поводов оставаться в мире больше нет. Я хранитель памяти, которая стала никому не нужной, кроме тебя. Ты со своими вопросами упала как раз по адресу, девочка. Я вижу в этом добрый знак, впервые с тех страшных времен, когда мир сотрясся в агонии, распадаясь под натиском сокрушительного зла.

Слушай.

Наш Релат – мир удивительный и прекрасный. Здесь почти не было войн. По крайней мере таких, когда вымирают народы и земля горит под ногами. Природа добра. Урожаи обильны, травы целебны, леса полны дичи. А если пришла большая беда, достаточно позвать снавь. Может, и не избавит от напасти вовсе, но смягчит удар. Снави рождались в этой земле всегда, чаще женщины, но не обязательно. С раннего детства они видели сны – цветные, яркие, в которых сознательно жили и играли, меняя ткань мира сновидений. Таких рождалось немного, один ребенок на сто, а то и реже, способен на игру. И еще, сны обычно уходят, когда малыш вырастает. Способность жить в ночной реальности сохранял хорошо если один подросток из сотни одаренных крох. Вот за ними в свое время приходили старшие и проводили юных через посвящение. Которое одних делало видьями, а других – обычными людьми. Ну разве немного более чуткими и везучими и, чаще всего, проживающими долгую и спокойную жизнь.

Нет никакой возможности заранее узнать, кто обретет и сохранит дар. Нельзя его унаследовать, передать, разбудить. Зато утратить можно, как и отказаться сознательно. Да и, честно говоря, многие ли захотят обладать силой, которая требует жить для других, не зная дома и покоя…