Стивен Эриксон - Сады Луны

Капитан снова хмыкнул.

— Это будет короткий список, адъюнкт.

— Очень надеюсь, капитан.

— Вы выяснили, что за всем этим стоит?

По-прежнему следя за происходящим на дороге, Лорн ответила:

— Понятия не имею.

«Ну да, — подумал капитан, — а я тогда — новое воплощение Императора».

— Очень жаль, — проворчал он.

— Кстати, — адъюнкт обернулась к нему. — Лейтенант Паран переходит под моё командование. Я полагаю, вы сделаете все необходимые записи.

— Как прикажете, адъюнкт. Обожаю возиться с бумагами.

Этим он заслужил лёгкую улыбку. Потом она исчезла.

— Лейтенант Паран сейчас уедет.

Капитан посмотрел на молодого дворянина и усмехнулся так, чтоб усмешка всё сказала за него. Служить адъюнкту — быть червяком на крючке. Адъюнкт — это крючок, а на другом конце лески — Императрица. Пускай поизвивается.

Паран помрачнел.

— Слушаюсь, адъюнкт. — Юноша снова забрался в седло, отдал честь и уехал обратно по дороге.

Капитан посмотрел ему вслед, а потом уточнил:

— Что-то ещё, адъюнкт?

— Да.

Её тон заставил его обернуться.

— Я бы хотела услышать мнение солдата о том, как благородные семьи сейчас пролезают в имперское военное командование.

Капитан бросил на неё суровый взгляд.

— Я о них не лучшего мнения, адъюнкт.

— Продолжайте.

И капитан заговорил.

Шёл восьмой день набора, и старший сержант Араган сидел за столом, осоловело глядя на очередного щенка, которого вытолкнул вперёд капрал. Тут, в Кане, им, в общем-то, повезло. Рыбачить лучше всего в тихом омуте, так сказала Кулак Кана. Они тут только и слышат, что рассказы. От рассказов кровь не потечёт. Рассказы не морят тебя голодом и не натирают мозоли. Если ты молодой, воняешь свиным навозом и веришь, что никакое оружие в мире тебе не страшно, сам захочешь оказаться в этих рассказах.

Старуха была права. Как обычно. Эти люди уже так давно под каблуком, что им это понравилось. «Что ж, — подумал Араган, — вот тут и начинается учёба».

День выдался плохой: местный капитан сорвался с места с тремя ротами и не оставил ни одного годного слуха о том, куда он направляется. И будто этого мало, не прошло и десяти минут, как прямо из Унты явилась адъюнкт Ласиин — через один из этих жутких магических Путей. Хоть он её никогда и не видел, одного имени на горячем, сухом ветру было достаточно, чтобы он задрожал. Убийца магов, скорпион в кармане Империи.

Араган посмотрел на табличку для записей и подождал, пока капрал откашляется. Потом поднял глаза.

Увидев рекрута, старший сержант был огорошен. Он уже хотел разразиться тирадой, придуманной для того, чтобы гнать взашей малышню. В следующую секунду передумал и ничего не сказал. Кулак Кана выразилась вполне ясно: если у рекрута две руки, две ноги и есть голова на плечах, берите. Генабакисская кампания пошла наперекосяк. Нужно свежее мясо.

Он ухмыльнулся девочке. Она точно соответствовала требованиям Кулака. Но всё же…

— Ладно, дитя, ты хоть понимаешь, что собираешься поступить на службу в отряд Малазанских морпехов, а?

Девочка кивнула, она смотрела на Арагана сосредоточенным и холодным взглядом.

Лицо вербовщика помрачнело. «Проклятье, ей же лет двенадцать-тринадцать, не больше. Если бы это была моя дочь… И почему у неё глаза кажутся такими старыми?» В последний раз он видел нечто подобное у Моттского леса, в Генабакисе, — они шли по сельской местности, которую поразили пять лет засухи и десять лет войны. Её взгляд состарили голод или смерть. Он нахмурился.

— Как тебя зовут, девочка?

— Значит, берёте меня? — тихо спросила она.

Араган кивнул, его череп неожиданно сдавила головная боль.

— Получишь назначение через неделю, если у тебя нет особых пожеланий.

— Генабакисская кампания, — тут же ответила девочка. — Под командованием Первого Кулака Дуджека Однорукого. Войско Однорукого.

Араган заморгал.

— Я это отмечу, — тихо сказал он. — Как тебя зовут, солдат?

— Жаль. Меня зовут Жаль.

Араган быстро записал имя на своей табличке.

— Можешь идти, солдат. Капрал тебе скажет куда. — Когда она подошла к двери, он поднял глаза. — И ноги помой.

Араган ещё некоторое время продолжал писать, но потом остановился. Дождя не было уже несколько недель. И грязь в этих краях была серо-зелёная, а не тёмно-красная. Он бросил стилос на стол и начал растирать виски. «Ну, хорошо, хоть головная боль проходит».

Герром стоял в полутора лигах от моря по Старому каннскому тракту, ещё доимперских времён, которым редко пользовались с тех пор, как построили высокую Имперскую дорогу вдоль берега. Теперь по тракту ходили в основном пешком — местные крестьяне и рыбаки со своим товаром. Только разорванные тюки с одеждой, треснувшие корзины да растоптанные овощи — вот и все свидетельства их недавнего присутствия. Хромой мул, последний страж мусора на этом пути исхода, бездумно стоял по бабки в рисовом поле. Животное бросило вслед Парану единственный безнадёжный взгляд. Было похоже, что мусор лежал здесь не дольше дня, фрукты и зелень только-только начали гнить на послеполуденной жаре.

Пустив коня медленным шагом, Паран смотрел, как в пыльном мареве проступают первые дома торгового городка. Между ветхими кирпичными постройками не было ни движения; всадника не облаивали собаки, только брошенная тачка одиноко кренилась на единственном колесе. Вокруг царила мрачная тишина, воздух был неподвижен, не пели птицы. Паран чуть выдвинул меч из ножен.

Рядом с первыми домами он остановил коня. Бегство было быстрым и паническим. Но он не видел ни трупов, ни признаков насилия, несмотря на спешку, с которой жители покинули город. Паран глубоко вздохнул, а потом направил лошадь вперёд. Главная — и по сути единственная — улица городка вела к т-образному перекрёстку у единственного двухэтажного здания Имперской управы. Окованные жестью ставни были закрыты, тяжёлая дверь — заперта. Приближаясь, Паран не сводил глаз с управы.

Перед зданием он спешился, привязал кобылу к коновязи и оглянулся на улицу позади. Никакого движения. Обнажив клинок, Паран шагнул к двери управы.

Он остановился, услышав низкий звук изнутри, слишком тихий, чтобы его можно было уловить раньше, — жидкое бормотание, от которого у него волосы поднялись дыбом на загривке. Паран просунул в щель меч и задвинул остриё под щеколду. Он поднимал железную ручку вверх, пока та не свалилась с крюка, а потом распахнул дверь.