Логово заядлых неудачников - Анна Нимная
Иноземец протянул настырной торговке пригоршню местных монет, которые успел разменять в порту, но барышня наотрез отказалась принимать мзду.
— Нет-нет, забирайте даром. В знак моего уважения к Главе. Мастер-Гвальд, прошу, передайте Главе мои самые горячие слова благодарности и низкий поклон.
— Будет сделано. Бывай.
— Спасибо Вам, нана, — едва вымолвил зеленоглазый «везунчик».
Гвальд подмигнул девчушке на прощание и за локоть потащил Бел-Атара дальше, тихо нашёптывая другу на ушко:
— Поверить не могу, что тот, кто не принимает благословления богов, остерегается всяческих проклятий.
— Проклятья — это не суеверный вздор. Это явь! — чуть ли не торжественно провозгласил Касарбин, когда мужчины подходили к размашистому крыльцу знаменитого постоялого двора. — Я правильно к ней обратился? «На́на»?
— А? Да, — как-то отвлечённо отозвался его приятель.
Возле двустворчатых дверей двухэтажной таверны даже на мускулистого и широкоплечего Гвальда напали некоторые сомнения, ибо он столкнулся взором с людьми на противоположной стороне улицы, что выбрались подышать из похожего заведения. То были очень скверные люди, одно появление которых заставляло дрожать многих столичных жителей, что и говорить о поведении их несметных должников? Они всегда были при оружии, и носили мечи и кинжалы в открытую, не страшась ни стражи, ни городских законов, ибо имели прямое отношение к большим деньгам.
— Уважительно обращаясь к женщине, добавляй «нана», к мужчине — «дин», только если этот мужчина не из братства, даже соперничающего с нашим! К такому господину нужно обращаться более чинно, и звать его «тан». Обратишься к члену братства «дин» — и жди неминуемой беды. И никогда не зови так благородных! Хотя… пока ты похож на приезжего — тебе всё спустят с рук. Запомнил, Касарбин? Или запишешь?
После разъяснений Гвальд хамовато вздёрнул вверх левую бровь и хмыкнул, однако приятель его не принял издёвку на собственный счёт, наоборот, он взялся рыскать по сумкам.
— Серьёзно собираешься записывать? Я… я ведь пошутил! В омуте большая часть жителей — неграмотная чернь. Не привлекай внимания, не демонстрируй свои навыки и таланты всем.
Бел-Атар выпрямился и внезапно его взор упал на троих человек, которых недавно изучал Гвальд.
— Те люди… кажется, я уже видел их в порту, когда менял Хис-Чадские монеты на местную валюту…
— А? Да, это члены братства Золотой луны. Пойдём, не задерживайся. Мы и так уже знатно затянули путешествие.
— Как думаешь, я понравлюсь Главе? — немного печально и совсем невпопад выдал Касарбин.
— Скоро узнаем, но это не важно. Ведь ты под моей опекой, — Гвальд покровительственно взмахнул рукой и пригласил гостя пройти через двустворчатые двери, дабы выпить и закусить в его излюбленной таверне.
В конце концов, не важно, где ныне Гвальд остановился после собственного затяжного падения вниз. Он всё равно сохранил все старые привычки, все прежние свои обычаи. Он не был вежлив или обходителен, зато всегда говорил прямо, честно и по существу. Он знал, что такое верность, что такое истинная преданность делу и правителю, и, конечно, лучше многих понимал значение слова «друг». За Песчаными вратами Исар-Динн, в омуте, этого могучего мужчину, которому стукнуло уже за тридцать пять, нарекли Гвальдом и считали опасным преступником, неисправимым бандитом. Но если пересечь Мраморные ворота и подняться наверх, на холм меди, и войти в Янтарный замок, то можно было узреть его в старом (в новом) свете. Там до сих пор помнили имя первого, среди дворцовой стражи, командира, капитана. Это имя — Барадульф.
По узкой и крутой спиральной лестнице поднимались две фигуры — одна долговязая, но слишком упитанная и объёмная, облачённая в рясу из парчи бледных тонов, и вторая, не высокая и не низкая, узкоплечая и немного щуплая, задрапированная в драгоценные наряды светлых оттенков. Были на ней надеты и раскидистые нижние рубахи, выбеленные и расшитые замысловатой вязью, и кафтан из нежно-серого бархата, украшенный сверкающими каменьями и металлическими бусинами, и шёлковые шаровары, и даже просторная накидка с золотым тиснением.
Но любому стало бы понятно, что владелец столь пышного костюма до сих пор растёт — кое-где вещи провисали или скверно сидели, оставались широкими там, где следовало бы лучше облегать тело, и в целом смотрелись чуть-чуть нелепо. По плечам хозяина рассыпались идеально белые, густые и прямые локоны, завершающиеся на талии тугими завитками. Простоволосый, с непокрытой головой и без каких-либо диадем или отличительных знаков знати, он нёс в руках около пяти грузных фолиантов, и на вид ему было лет шестнадцать, не более того.
— Ваше… Высочество… Негоже Вам брать на себя мой долг и таскать… таскать такую тяжесть, — пыхтел толстяк, пока медленно взбирался по ступенькам.
Он закрывал собой весь лестничный пролёт, поэтому наследному принцу приходилось ждать, пока сопровождающий совершит очередной шаг правой и взойдёт повыше, пока за ним наверх поднимется длинный шлейф мантии придворного мага, и пока освободится пространство для ещё одной пары ног.
— Если ты сам понесёшь книги, мы никогда не доберёмся до Снежного купола. Тем более, здесь никого нет, никто нас не увидит.
— О, не будьте столь наивны! — молящим тоном воскликнул Сагар Молниеносный.
Сагар, Главный волшебник, занимающий титул Верховного гебра — королевского кудесника и умельца собственного дела, являлся ещё и наставником Его Высочества наследного принца, Сэля Вита́ра Амуи́на Малидо́та, и зачастую был единственным человеком, с которым будущий маг-король вообще мог переброситься за день несколькими словами. Ко всему прочему, Сагар принадлежал дому Амуин, правящему дому, из которого происходили многие маги-короли, в том числе отец Сэля, и считался троюродным дедушкой наследного принца. Поэтому, зачастую старый толстяк баловал своего воспитанника, позволяя ему неслыханные вольности и спуская с рук любые «прегрешения». Сагар разрешил бы принцу дерзить, будь тот дерзок от природы, или же блудить — выказывай Его Высочество хоть какой-то интерес к плотским утехам, но… всего этого не требовалось, и Главному волшебнику приходилось угождать наперснику иным образом. В конечном итоге, Сагар всегда жалел его.
— Сагар, ты меня слушаешь? —
