Сестры Ингерд - Ром Полина
– Если здесь нет электричества, то, скорее всего, нет и машин. А если нет машин, люди ездят на конях и в телегах. Понятно?
– Я верхом умею!
Я мрачновато глянула на улыбающуюся блондинку и начала вытаскивать из сундука вещи. Мы обе рассматривали их с любопытством и некоторой брезгливостью.
Длинная хламида из льняной ткани с вышитой большой буквой «А» на груди. Буква «А» кстати, была вполне себе узнаваемая – русская. Вышивка сделана неаккуратными неравномерными стежками, как будто ее исполнял ребенок. А перекладина буквы, которая должна была изображать ветку дерева, больше всего напоминала корявую палку с тремя жалкими листочками.
-- Это моя запасная ночная сорочка, – шепотом сказала Анжела.
-- Почему именно твоя?
-- Ну, ты же видишь вышивку. «А» значит Ангела.
-- Ничего это не значит. Ни ты, ни я понятия не имеем, как выглядит местный алфавит. Вполне может быть, что именно эта буква не «А», а «О».
После некоторое паузы сестрица вздохнула и тоскливо признала:
-- Вот это мы с тобой вляпались…
Спорить я не стала: действительно вляпались. И принялась потрошить сундук дальше. Нашлись три клубка тонких шерстяных чулок, явно ручная вязка, а одни даже ношеные и не слишком хорошо пахнущие. Странно, что их засунули в чистую одежду.
Два платья из грубой шерстяной ткани, жесткой и с непропрядами, непривычного покроя: со шнуровкой на боках и узкой кружевной рюшкой, окантовывающей горловину. Кружево было из довольно толстой нити и больше напоминало тесьму, чем искусную работу мастера.
Три непонятных штуки. Совсем легкие платьица длиной чуть ниже колена и с коротким рукавом. То ли это летние платья, то ли сорочки, мы так и не разобрались. Для платья ткань уж больно прозрачная, для сорочки непонятно зачем пришиты рукава до локтя. Несколько отрезов плотной льняной ткани, возможно, полотенца. Серый фартук с широкими лямками и большими карманами.
Потом нашелся сверток, в котором обнаружились: большая расческа с редкими деревянными зубцами, аккуратные ножнички, палочка с намотанными на нее нитками трех цветов, в которую были воткнуты две иглы, и кусок сероватого мыла, почти без запаха.
Дальше, под слоем большого цветастого отреза ткани пошли вещи поинтереснее. Еще одни чулки. В этот раз тонкие, мягкие и совершенно новенькие. Самое странное – не вязаные, а сшитые из какой-то ткани.
Платье из очень толстого и рыхлого бархата малинового цвета. У него был достаточно глубокий вырез, а юбка раза в два шире, чем на предыдущих туалетах. Еще одно платье, похожее по крою на бархатное, но из сильно мятого атласа и оранжевого цвета. И только на самом дне, завернутое в толстый старушечий шерстяной платок, изрядно поеденный молью, нашлось то, что мы искали – зеркало.
Анжелка немедленно выхватила его у меня из рук и уселась за стол рассматривать себя. А я достала из сундука остатки: холщевый мешок с двумя парами туфель. Одни ношеные, вторые совсем новые. Но обе пары абсолютно одинаковой модели. Это было подобие неуклюжих балеток с тупым носком и каблуком сантиметра полтора.
И еще два маленьких атласных мешочка, в одном их которых нашлась кучка медных или бронзовых шпилек и заколок со всякими там украшениями, а во втором, который был потяжелее, – монеты и украшения.
Подскочившая ко мне Анжела выхватила у меня оба мешочка и вытряхнула их на стол. Добыча была весьма скромна. Несколько очень простеньких серебряных колечек с мутноватыми круглыми камешками, две пары таких же сережек и богатый золотой кулон довольно искусной работы. Плюсом несколько спутанных в комок цепочек. Только одна из них была золотой. Сестра с некоторой брезгливостью рассматривала содержимое:
-- Это что?! Это все мое имущество?!
-- Да откуда я знаю, Анжела… тьфу ты… Ангела? В любом случае, сейчас мы брать ничего не будем, аккуратно уберем все в мешочки и сложим назад.
-- А давай посмотри, что у тебя лежит? Ну, давай посмотрим! Нечестно же, мое все выпотрошили…
Спорить с ней я не стала, проще было согласиться. Во втором отделе сундука лежал примерно такой же набор вещей, только вместо золотого кулона с цепочкой была пара сережек. Серьги были из того же комплекта, что и у Анжелы, и точно так же украшены небольшими гранеными камешками бирюзового цвета.
Я уже упаковывала имущество назад, когда сестрица растерянно спросила:
– Оль, а трусов там что, совсем нет?!
Глава 8
Утром нас подняли еще затемно. В окно не пробивалось ни лучика свете. Анжела, очевидно, по старой привычке, начала было лягаться, потягиваться и ныть:
-- Отстаньте от меня все-е-е… я спать хочу-у-у!
Однако нытье ее не увенчалось успехом. Женщина, которая звала нас барышнями и обслуживала, повела себя совсем не так, как тихие и верные служанки в дамских романах. Она резко сдернула одеяло с меня и сестры, ловко задрала ей сорочку и отвесила звонкий шлепок по голой заднице. Этот шлепок заставил и меня, уже сидящую на постели, быстренько протереть глаза. А мгновенно заткнувшаяся сестрица лихо вскочила с кровати.
-- Это еще что за капризы, барышня Ангела?! Чай не в королевских хоромах воспитывались. Неужто вам монахини этакое дозволяли? Или вы что, промеж себя порешали, что батюшка помер и на вас теперь управы нет? – старуха строго глянула на меня и притихшую Анжелку и, поджав губы, осуждающе покачала головой. – Вот как приедем, я госпоже баронессе-то все обскажу! Вздумали над старой Луизой шутки шутить, – укоризненно добавила она. И скомандовала: – Быстро собирайтесь, не то голодные весь день будете.
Я толкнула босой ногой оторопевшую Анжелку, напоминая ей о нашем договоре. Но та, похоже, все еще не могла прийти в себя от выговора. Луиза в это время поставила на стул плошку с водой и таким же ворчливым тоном продолжила:
-- Умывайтесь быстро!
Мне пришлось ухватить сестру за локоть и нашептать ей в ухо:
– Скажи ей, что я головой ударилась… И про память скажи…
Кажется, только сейчас одуревшая от утреннего события, Анжела пришла в себя:
-- Луиза, Ольга вчера упала и головой стукнулась. Очень сильно стукнулась. Даже меня сперва не узнала!
Луиза с подозрением оглядела меня, сняла с плеча полотенце и кинула на стол рядом с миской, скомандовав Анжеле:
-- Вы, барышня Ангела, умывайтесь.
После этого она подошла ко мне, прихватив одну из свечек со стола. Внимательно, держа огонек между нами, осмотрела мое лицо, ворча как бы про себя:
-- Видеть вы меня, барышня, видите… Ноги не трясутся, стоите сами. Может, голова болит? – и она постучала мне по виску сухим пальцем. Так, как опытная хозяйка стучит по арбузу, проверяя спелость. От неожиданности я дернулась, и служанка, неодобрительно нахмурившись, ворчливо спросила: -- Голова, что ль, болит?
-- Не сильно болит, только все как в тумане. Я даже сестру не сразу узнала.
-- Не сразу… Эка невидаль! Ну-ка, барышня Ольга, скажи мне: не тошнить ли?
