Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов
Возничий, молодой парень, управлявший первой повозкой, замешкался. Он нервно поглядывал на Роху, на плешивого, опять на посланника и снова на старика. Вероятно, парню не хватало опытности, чтобы правильно понять, что от него требуется, но так или иначе обоз не двигался с места. Все остальные сопровождавшие обоз также находились в смятении – решимость посланника раздавить беднягу возмутила их, и они роптали, переглядываясь меж собой.
Роха гневно посмотрел на возничего.
– Вперед! – прикрикнул он на паренька.
– Ну-у-у!
– Что с тобой? – с непониманием обратился к посланнику подъехавший ближе Туро.
– Не знаю… – словно очнувшись, ответил Роха под укоризненными взглядами своих товарищей. Он и вправду не понимал, откуда в нем взялась безжалостность по отношению к этому старику, да и с чего вдруг.
И в этот момент все тот же паренек-возничий скорее неосознанно, нежели подчинившись, стегнул лошадей, и те, дернув косматыми гривами, двинулись вперед. Тяжелые конские копыта, выбивая пыль на дороге, быстро приближались к сидящему на земле бедняге. Тот зажмурился и отвернулся. А затем, вероятно подчиняясь инстинкту, выставил иссохший локоть и поджал больные ноги. По всему было видно, что так он собирался встретить смерть.
– Стой! – крикнул Роха и выехал наперерез повозке.
Возничий со всего маху рванул на себя поводья:
– Пр-р-р!
Парня немного трясло.
– Крутилка (так звали возничего), давай за мной! – предельно спокойно обратился к нему Роха, показал направление для движения обоза и сам поехал первым.
Там, где сидел старик, с одной стороны край дороги порос мелким кустарником. Огибая бедолагу и нещадно, с треском давя сухие колючие ветки, повозки одна за другой стали удаляться все дальше и дальше, оставляя позади одинокую фигуру старика.
– Это Закрай выделывает с нами всякие вот такие штуки. Надо быть повнимательнее здесь, – намекая на необъяснимый поступок посланника, сказал бывалый Туро, как только снова поравнялся с Рохой.
Тот согласился.
Когда же последние повозки уже были готовы скрыться за поворотом, старик поднялся на ноги и, собрав, казалось, последние силы, крикнул вслед уходившим:
– Подождите! – И снова, но уже тише: – Подождите меня!
Плешивый уселся на край последней, девятой повозки. С блаженным исступлением в глазах и готовый вот-вот заплакать, он уставился в уходящую даль. В руках его был все тот же пыльный булыжник. Он бережно прижимал его к своему животу.
Никто не спрашивал, куда старик держит путь, его просто взяли с собой.
Вот и еще один день странствий по Закраю подходил к концу. Обоз остановился на пустыре. Редкие камни, торчащие из земли и напоминающие спинные шипы гигантского ящера, теперь служили путникам неплохим укрытием от усилившегося к ночи ветра. Немного в стороне, в низине, бежал ручей. И все пришедшие из Иля принялись наполнять бурдюки свежей водой. Люди разожгли костры. Повозки же, как и положено, поставили по кругу, и конюхи принялись кормить и поить лошадей.
Под одной из повозок лежал старик. Он свернулся клубком вокруг камня и теперь напоминал старого пса, доживавшего свой век. Время от времени до слуха доходил его жалобный бубнеж.
Разыгравшийся ветер гнал рваные серые тучи в сторону заката. Смеркалось. Было видно, как одинокий всадник на маленькой лошаденке, появившийся с той стороны, очень торопился к разгоравшимся кострам. Это был Ив. Роха появлению молодого закрайника не удивился, но был очень рад. Сейчас Ив напоминал ему потерявшегося щенка, что наконец нашелся, учуяв ароматный запах хозяйской стряпни. Тот и впрямь выглядел немного растерянным. Увидев Роху, юноша по-детски заулыбался.
– Ну вот, поспел, – выдохнул он, затем спрыгнул с коника и присоединился к остальным.
Обида
Вот и пришел новый день. Холодными мелкими каплями накрапывал дождик, и дорога, изгибаясь, словно болотный змей, уползала дальше и дальше. Воздух постепенно становился густым и тяжелым, и унылая серость снова опустилась на землю. Капли дождя по некой договоренности с тишиной растворялись где-то у самой земли, превращаясь в желеобразную дымку. И даже оббитые железом большие колеса, эти вечные труженики, теперь убаюкивали своим монотонным скрипом. Казалось, что все здесь вот-вот уснет глубоким сном.
Из тумана вдруг выглянуло высокое древо. Его ствол казался свинцовым и не излучал жизни. Белое облако, поглотившее его у верхушки, лениво оседало вниз.
Оно скользило по холодному и гладкому панцирю, заменившему кору дерева. Из сгустившейся пелены показалось еще одно, точно такое же, а за ним еще. Деревья окружили всадников, и теперь словно их равнодушные лики взирали на людей с высоты. В конце концов «свинцовые тела» деревьев заполнили собой все видимое и невидимое пространство по обе стороны дороги. Им не было числа.
Тем немногим, кто пока не поддался сну, оставалось одно – гнать от себя уныние и надеяться, что когда-нибудь да выглянет солнце.
Роха был в числе этих немногих.
– Что это за место? – как можно громче спросил он Ива.
Тот как раз клевал носом и, казалось, готов был вот-вот свалиться со спины своего коника прямо в поросший колючками куст.
Голос посланника нарушил тишину, и в обозе все сразу зашевелились. Люди встрепенулись и закрутили головами.
– Замерший лес, – ответил пробудившийся закрайник.
– Да… лучшего названия и не придумаешь, – оглядываясь кругом, пробубнил ехавший чуть в стороне Туро.
– И давно он замер? – снова спросил Роха.
– Давно… очень и очень давно. Когда он был живым, никто уже не помнит. Хотя и говорят, что все еще есть один свидетель жизни этого леса. Но и в этом тоже люди сомневаются. Вообще, место это вещее… Говорят, с этого леса все началось.
– Это как?
– Здесь было начало. История потекла отсюда во все стороны. – И Ив, помолчав немного, вероятно что-то вспоминая, начал свой долгий рассказ.
В те времена здесь жили люди в мире с природой. Все были послушными и добрыми детьми своей матери и не выказывали своего превосходства над другими созданиями. И все для человека было равным, а поэтому и понятным.
Питались же люди всем тем, что росло в изобилии в этом лесу.
Всего и всем хватало. Как любящая мать для своего дитя, давала природа людям все, в чем была нужда. Так продолжалось веками. Но человек захотел большего и стал брать без меры и про запас, начал бить птицу и зверя, чтобы те не ели плодов, которыми он питался. И вот однажды, вкусив их мясо, человек стал хищником (охотником по нашему). А со временем пропал в нем чудный дар: забыл он язык зверей и птиц. Перестали люди слышать глас леса,
